Руководитель Федерального агентства по делам молодежи Сергей Белоконев в  интервью «Полит.ру» рассказал,  с какой именно  молодежью он собирается работать.

Сергей Юрьевич, расскажите для начала о структурных изменениях, которые произошли с Росмолодежью за этот год.

С  самого начала работы в агентстве  у меня были встречи с руководством страны, которое поддержало намерение увеличить в 2,5 раза число наших сотрудников. С этим уже можно что-то делать. Причем, что касается кадровой работы, она распространяется в моем понимании за рамки агентства. Мы активно ведем работу на площадках вузов. У нас есть более 50 советников ректоров, работаем с комитетом по делам молодежи, с губернаторами, с регионами, вот с РАНХиГС планируем.

За этот год уже третий человек в агентстве пытается сформировать системную кадровую работу по всей стране. Буквально на этих днях назначен новый руководитель отдела кадров. Еще будем больше работать с Агентством стратегических инициатив.

А как дело обстоит с финансированием? Были слухи, что оно у вас уменьшилось.

Нет. Уменьшилось финансирование Селигера, но высвобожденные средства мы направляем на наши совместные проекты с регионами.  У нас в разы увеличилось количество мероприятий, которые реализуются по направлениям «волонтерство», «предпринимательство», «творчество». В этом плане финансирование в разы увеличилось.

А что насчет изменений идеологической составляющей? Имидж Росмолодежи при Василии Якеменко был несколько негативным. Считалось, что агентство занимается пропагандой…

Ну, об этом уже не модно говорить, хотя вы все продолжаете. Сейчас мы расширяем и умножаем проекты той сферы молодежной политики, которая формирует государственную политику в отношении молодежи, а не политизирует ее.

А что значит для вас политизация?

Политизация – искусственное, часто почти бессмысленное ориентирование молодых людей на участие в политической жизни страны, на участие в  политических и публичных мероприятиях. Мы этим не занимаемся. Сегодня молодежная политика выражается не в этом. Мы даем возможности реализовать себя, становиться конкурентоспособными, а не только выражать свои политические взгляды. Конкурентоспособность – вот сейчас ключевая компетенция и задача агентства. О том, что было раньше, говорить не буду.

Да, мы пытаемся, в том числе через «Гражданский форум» Селигера, формировать повестку патриотического воспитания молодежи. Но эта работа пока далека от законченности или четкой проработанности.

А что тогда значит патриотизм?

По патриотизму есть два подхода. Один традиционный. Согласно нему, патриотизм формулируется как уважение к прошлому и т.д. Второй более операциональный и мотивационный. Он был выдвинут при участии руководителей страны, Дмитрия Медведева и Владислава Суркова. На этом четко стоял мой предшественник, а я его в этом поддерживаю. Согласно второму подходу, патриотом является человек, который сам является конкурентоспособным и помогает стране быть современной. Он патриот больше, чем тот, кто сидит с флагом и мало что делает, если производит что-то такое, что хотел бы приобрести представитель другой страны, народа, региона. Патриотизм и конкурентоспособность в какой-то степени синонимы.

А что вы можете сказать о поляризации молодежи сейчас? Планируете ли работать с протестным сегментом?

Нет никакой поляризации. Есть большая часть аполитичной молодежи, это центр; есть значительная часть, которые понимают, что идеология, работа государственной системы где-то не идеальна, но что только работая  в этом поле, они сами развиваются и меняют страну. Этих людей значительное количество. Так что у  нас где-то 70% аполитичных и 15-20% тех, кто готовы работать и работают с властью. Так что нельзя говорить о поляризации.  Совсем протестующих минимальное количество. А моя задача работать с теми, которые аполитичны и неактивны, и делать их активными. То, чем занимаются протестующие на митингах – это не политика.

То есть? Что вы подразумеваете именно под политикой?

Политика – это работа с властью, участие в ней, принятие решений по поводу власти. Ну и объясните мне, по поводу каких властных решений  работающие ведут какую-то работу? Никакую.

А, например, митинг молодых ученых РАН. Они протестуют против реорганизации РАН…

А они знают об этой реформе вообще? Они против изменений? Хотят оставить все как есть? Я не буду судить о науке в целом, но я человек, который не первый год занимается молодежными инновационными проектами, и я не просматриваю в академических центрах молодежных разработок. Это для меня какой-то сигнал.

Реформа РАН, скорее, даст возможности, чем что-то уничтожит. Это осмысленная реформа, которую проводит Ливанов. И он правильно делает, что пытается что-то изменить. Изменения будут во благо.

А насчет выступлений… Может, они просто были кем-то организованы. А чего они не выступали год назад? Как они собрались? До того момента, как я не стал заниматься политической деятельностью, я не знал, как можно выйти на митинг вообще. Не бывает дыма без огня, кто-то поджег спичку.

Мы молодых ученых всегда приглашаем на наши мероприятия. Но ученые ученым рознь. Я сам был молодым ученым, и мне некогда было митинговать. Я не получал никаких денег, сидел месяцами в  библиотеках.

Ну, а как же тогда другие митинги? Их стало довольно много в столице…

Сейчас не много митингов. Их много, когда ты идешь по улице и на них натыкаешься.  А я их сейчас не вижу.

Сейчас у нас очень спокойно. Митинги вон в Египте, в Турции. Вот где они. А у нас? А в 90-е сколько их было... Но никто об этом не говорил. Все издания, инициированные кем-то либеральным, говорили, что это хорошо. А сейчас чего же вы говорите, что это плохо?

Я считаю, что митингов мало.

Хорошо, расскажите, какие наиболее важные проблемы вы сейчас видите для молодежи?

Ну, например, создание государственной программы по новой занятости. Хотя у нас и невысокая безработица, все-таки есть группы, которые не могут себя найти. Надо до них дотянуться, включить в процесс. В ближайшие 10 лет у нас станет меньше молодых людей...

Сейчас очень важны межнациональные вопросы, некоторые социальные, культурные аспекты. С этим надо что-то делать.

К слову о национализме. Как вы к нему относитесь, видите ли здесь проблему? Сейчас вот в группах в социальных сетях, например, появился популярный «Спутник и погром». Участники сообщества позиционируют себя как националисты-интеллектуалы. Вы видите в этом угрозу?

Национализм слово очень загруженное. Но в одной из интерпретаций это вполне нормальный термин. Когда он появился, это было позитивное явление, как и патриотизм. Сейчас ему придали смыслы шовинизма и фашизма. А вообще национализм – это активный патриотизм. В том числе, который и подчеркивает, что твой народ лучше и занимает или готов занять лидирующие позиции. Но надо не переходить черту, нельзя считать, что твой народ должен быть единственным, или что он является самым лучшим из других. Это – грань. Но, знаете, в 90-е неудобно было говорить, что я русский. А мне удобно так говорить. И я считаю, что русские самые крутые. Национализм так считать? Я считаю, что нет. Скорее, патриотизм. Когда русские будут все так считать и работать над этим, поддерживая ценности этого мировосприятия, и при этом относиться толерантно и позитивно ко всем, кто еще проживает в нашей стране, то не будет никаких проблем. Я часто бываю на Кавказе. Мне многие там говорят, что проблемы не в  Кавказе, а в том,  что русские немного забиты и зажаты. Они должны окрепнуть, усилиться и всем будет только лучше.

А что вы тогда скажите по поводу проблемы интеграции молодежи разных регионов? Как ее решать?

Нужно увеличивать межличностное общение, только оно дает возможность уйти от стереотипов. А для этого нужно больше площадок.

Таких, как Селигер?

Не только. У нас целый пул таких площадок. Создаются и разные спортивные клубы. Молодежные общественные организации должны быть сильнее в стране. Другое дело, что это непростая работа и сегодня у агентства не так много ресурсов. Против нашей страны работают более сильные структуры, в  том числе и зарубежные, завязанные на другое.

Наверное, на раскол общества?

Естественно.

И они работают против Росмолодежи?

Против нас нет. Может, мы менее заметны, более аккуратны. И это хорошо.

Хотел вас спросить про тот инцидент, когда на Селигере избили одного из видеооператоров…

А я про него почти не знаю ничего. Знаю, что была драка. Узнали о ней только через четыре дня, когда форум закончился. Как человек, разбирающийся в информационном потоке, меня удивляет, что все это вытащили в тот момент, когда дело шло к финалу форума.

В любой совокупности двадцати тысяч человек два человека подерутся. И тут этот инцидент вытаскивают как раз в тот момент, когда все журналисты должны были подумать: «Селигер закончился. Что в итоге?».

То есть это просто провокация?

Да, причем раскрученная профессионалами. Странно еще, что она имеет отношение к ЦИК «Единой России». Может, там кто-то из оппонентов к федеральному агентству есть?

На Селигере вы как-то выступали перед собравшимися и говорили, что хотели бы слышать от них реальные предложения по решению тех или иных проблем. Вы в итоге их услышали?

И да, и нет. Все-таки мы только в начале пути формирования контента гражданско-патриотической работы в стране. Мы попытались пригласить разную палитру молодежных лидеров этого сегмента, послушать их, организовать дебаты, общение. Было интересно увидеть, что интегрируется и формируется  мощная команда в студенческом сегменте. Все-таки впервые были избран легитимный лидер Всероссийского студенческого Союза. Это самая масштабная студенческая организация в стране. И мы рассчитываем, что она будет поднимать важные вопросы.

А насчет решений, в этой сфере нет легких решений. Один из проектов – это продвижение доборного консультирования в регионах с низкой рождаемостью. Могут быть какие-то другие подобные технологии.

Но, честно говоря, для меня после Селигера стало очевидным, что у нас крайне слабые общероссийские молодежные организации. Есть некоторые сильные, они себя показали, но многим нечего сказать. Будем помогать им, активизировать свою работу. Интересными инновационными проектами порадовали экологи. Приятно порадовала «Рабочая молодежь». Будем проводить для них отдельное мероприятие в Челябинске.

На тему имиджа Селигера.  На форуме была организована дискуссия по поводу патриотизма Алексея Навального. В итоге его единогласно признали антипатриотом. Вы считаете, корректно было организовывать такое мероприятие на неполитизированном форуме?

Не знаю, надо спросить у тех, кто организовывал это. Не думаю, что корректно было вообще обсуждать Навального на мероприятии всероссийского масштаба. Внесистемная оппозиция в целом  – это ничего, симулякр. Даже борьба с коррупцией. Ее объявил Медведев и продолжает Путин, а они могут быть только ее оформлением. Когда лошадь едет, пашет, у нее где-то бантик красивый развивается. Я замечаю лошадь, а кто-то – бантик.

То есть внесистемная оппозиция – это бантик, по-вашему?

Я не буду обижать людей такими словами. Они политикой вроде пытаются заниматься… Но я думаю, что лучше бы Навальный  в нашем агентстве поработал.

То есть, если он придет к вам, вы с ним будете работать?

Можно было бы какие-то проекты с ним организовать, но при определенных условиях. Не хотелось бы, чтобы он использовал эту деятельность для политической борьбы.

В этот раз на Селигере было заметно меньшее количество «Наших» и большее количество казаков. Почему именно на последних сейчас делается ставка?

Не знаю, может, открою секрет. «Наших» меньше не стало. Среди актива казачества их много. Они же эффективные менеджеры с четкими понятными пророссийскими и прогосударственными ценностями. Сегодня они будут казаками, потому что это нужно, а завтра еще кем-то, потому что это нужно. Они организаторы.

А откуда сейчас эта организация финансируется?

Я не знаю. Если ко мне придут и скажут "мы из «Наших»", я пожму им руку, потому что они организация, из которой я вышел, с которой соотношусь, хотя  и не в ней уже. Поэтому я из «Наших». И те, кто тогда там был, тоже для меня остаются ими. «Наши» правильно сделали, что растворились. Мистификация – это круто.

А «Искренне ваши» Якеменко?                                   

Я думаю, что это был прикол. Василий талантливый человек и то, что вы все об этом говорили, просто подтверждение этому.

А почему Вы вступили в «Наши» в свое время?

Я был одним из организаторов. Я поддерживал в них все.

Главная идея при создании была «антиоранж»?

Нет, главная идея была кадровая революция, я до сих пор этим и занимаюсь.

А реализовать-то удается?

Ну, если я сейчас возглавляю Росмолодежь, то значит, что да. Хотя то, что 2000 человек не заняли каких-то ключевых позиций это, наверное, означает, что пока нет. Но нам ведь надо работать. Чтобы мы были эффективнее, мы должны продолжать развивать эти площадки. Я занимаюсь Росмолом и надеюсь, что через год она будет не такой, как сегодня.

И какой?

Она будет мощнее, сильнее, эффективней.

Но по тем же направлениям?

Может, появятся и другие. Пока мы неубедительно понятны и эффективны по существующим направлениям, нет смысла охватывать и другие .

Но ведь есть какие-то новые, которые вы в перспективе хотели бы активизировать?

Я бы усилил направление 14-18 лет. Более содержательным сделал бы, наполненным, инфраструктурно поддержанным. Это требует приличных средств. Но нам удается привлекать эти средств даже из бизнеса. Много вопросов к Минфину...

Кстати, как у Вас  с ним отношения складываются?

Очень уважительно, многому у них учимся. Но не более. Они, как всегда, не понимают, зачем те или иные расходы.

Молодежь должна следить за политикой в государстве?

Вопрос странный… Ну большинство молодых людей вряд ли за этим будут следить. Они будут следить, что в кинотеатрах идет. Дай бог, чтобы все студенты-политологи этим  интересовались. А они занимаются торговлей кофе и прочими делами.

Я спрашиваю это, потому что на одной из пресс-конференций вы сказали, что молодые люди законами не интересуются. Вы считаете это нормальным?

Я констатировал факт тогда. Что касается законов, человек реагирует на то, что его может коснуться. Но большинство законов напрямую не касаются молодых людей, вот они и не следят за ними. Есть такой научный термин – рациональная малоинформированность. Сложно сказать, хорошо это или плохо. Если мы исходим, что человек действует в парадигме рационального выбора, возможно, это плохо для политических систем, но в целом это нормально. Политическая система, может, в этом случае менее восприимчива к изменениям. Но это проблема партий.

Что такое Навальный? Это еще и показатель того, как плохо работают с молодежью политические партии. Если бы они плотнее вели работу, меньше договаривались и больше работали с избирателями, то для вожаков электронной толпы места бы не было. Но я думаю, партии перегруппируются и заполнят эти лакуны.

А если Навальный партию организует?

Это обречено на провал. Я думаю, что наша политическая культура диктует то, что партии должны как-то корреспондировать с высшей властью, если они представляют часть общества.

В этом и есть феномен ЛДПР, «Родины», эсеров… Не может в России  быть партии, которая не апеллирует к связи с мифическим кремлем.

У Якеменко был шанс создать такую партию. Но, насколько он сказал, он этот проект отложил, когда понял, что тема не интересна, не было запроса. Сверху не готовы были с ним работать.

Общаетесь с Владиславом Сурковым?

Сейчас мало. Раньше больше. Наши отношения минимальны. Я всегда готов с ним обсудить любой вопрос. Я очень уважительно к нему отношусь и считаю его одним из своих учителей. Если он позволит мне так считать. Я с ним работал через Василия прямо или косвенно более 10 лет и очень многому научился.

То есть вы продолжаете его курс?

Не знаю, позволит ли он мне считать, что я  продолжаю его курс. Я бы хотел, чтобы он так считал.

А с Василием связываетесь?

Общаемся периодически. И с Володиным. Одно время он был мои начальником, когда я был секретарем регионального отделения «Единая Россия».

А как оценивает деятельность Василия Якеменко на посту главы Росмолодежи?

Я надеюсь, что он считает, что я продолжаю его дело. Может своими подходами, методами.

Кстати вы и в «Яблоке» год побывали…

Я не был членом этой партии. Я работал год в качестве начальника регионального штаба и доверенного лица. Это была общественная и административная должность.

То есть тогда Вы были согласны с их идеологией?

Ну, тогда и «Яблоко» было другой партией, да и в стране была другая политическая ситуация. Многие вещи, которые шли от Ельцина… Я считаю, что их можно квалифицировать как преступления. Я не доверял Зюганову и коммунистам, потому что он отказался от победы на выборах. Оставалось приличным только «Яблоко». Я поддерживал Явлинского в 1999 году, потому что было некого больше поддерживать.

А потом?

Потом я стал больше заниматься наукой, политологией, стал развиваться. Поверил Путину, когда он появился. Долго к нему присматривался перед этим, наверное, полгода где-то.

И не разочарованы?

Нет.

А вы мыслите как либерал или как консерватор?

Я себя чувствую государственником, человеком, который служит государству. А либералы, к сожалению, часто пытаются разрушить государство. Противопоставить государству личность. А это я считаю вредное противопоставление. Чем сильнее в России государство, тем лучше человеку, и наоборот.

А с молодежью, которая считает по-другому, надо работать?

Пусть они мне докажут, что это не так. Я им расскажу о 90-х годах, в которых я жил. А эти люди сидят где-то в Москве, кайфуют, и им хорошо.

Но есть ведь и среди них талантливые ребята… Считаете, что с ними не стоит работать?

Что значит не работать. Я просто должен работать с основной массой. С теми людьми, которые могут помочь что-то организовать. А отвлекаться на эти маленькие группы... Наверное, и ими надо заниматься. Подумаем об этом.

Ну, а хотя бы то, что сейчас гораздо больше молодых людей записываются в наблюдатели на выборах, вы хорошим достижением не считаете?

Я многие годы готовил наблюдателей. Они должны быть инициированы не общественным протестом, а эффективно работающим партиями. Партийная система должна гарантировать качество наблюдений на выборах. Но, к сожалению, в стране сильных партий так и не сформировались. И нет никакого несистемного электората. Все выходят какие-то политические спекулянты.

А на Селигере молодежный актив партийных организаций как Вы оценили?

Им надо много работать.

Пока они слабые?

Они сильнее, чем вчера, но далеки от того состояния, в котором они должны находиться, чтобы сыграть серьезную роль в политических процессах. То же касается молодежи от «Единой России». В сумме «Молодая гвардия» и «Наши» в 2007 году были посильнее, чем сегодня.

А что произошло?

Не знаю, но пока нет той энергетики. Может, цикл должен новый политический подойти.

Вы как-то говорили, что страна должна идти тем же путем, но быстрее. А куда мы прийти должны, по вашему мнению?

Я не Ванга. Наверное, хотелось бы, чтобы мы могли гордиться не только Олимпиадой, но и производством сотен самолетов в год. Нет эффективных менеджеров, как команда Берии и Курчатова, которые смогли создать ядерный проект.

Берия – это эффективный менеджер?

А вы не знаете об этом? Все знают, что Берия один из самых эффективных менеджеров нашей страны того периода.

У него были, кончено, изощренные, экстравагантные, ужасные методы работы. Но то, что он создал ключевые инновационные разработки в стране, этого никто не оспаривает.

Я же не говорю, что надо брать его методики. Надо выбирать те, которые соразмерны времени. Он кстати для того времени был не сказать, чтобы выдающимся из ряда. Он использовал те возможности, которые были.

Скажите, как вы оцениваете сегодняшнюю молодежь, и в какую сторону она должна двигаться?

Молодые люди сейчас более практичны чем вчера, менее политизированы. Более ориентированы на предпринимательство, на самореализацию. Проектная деятельность для молодежи является повесткой сейчас. И это классно! Тысячи молодых людей создают свои проекты. И становятся более конкурентоспособными.

Последний вопрос. Считаете ли вы, что Василий Якеменко совершил какие-то ошибки в своей деятельности и именно из-за этого ушел из федерального агентства?

Я к нему очень хорошо отношусь, тем более, я его преемник. Не мне его оценивать. Я думаю, что он создал принципиально новую молодежную политику в России, которой не было до него. Наша задача продолжать ее реализовывать.
 

Автор: Андрей Винокуров

Источник:  polit.ru