В поисках позитива. Почему приезжий не может быть лучше шведа

Подробности

Создано: 18.01.2014 09:21

Просмотров: 882

В Скандинавских странах есть свой моральный кодекс — закон Янте. Это десять правил, которые определяют взаимоотношения в обществе и отношение к чужому. Русские эмигранты говорят, что успеха в демократической и толерантной Швеции можно достичь, только следуя этим правилам

Не думай, что ты особенный

 

Женя — из Минска. В начале двухтысячных работал в банке, был начальником валютного отдела. По карьерной лестнице шел легко. Все было неплохо: хороший костюм, машина, сто человек в подчинении, ужины с друзьями в ресторане. Но пришел новый директор и начал менять команду. Женя попал под сокращение. Какое-то время пытался устроиться — не получилось. Решил на удачу поехать на заработки в Швецию. Часто человеку кажется, что он не востребован или востребован не настолько, как хотелось бы. Вот и Жене в его тридцать пять казалось именно так.

 

— Самый простой способ приехать и остаться на некоторое время поработать — это стать азюлей, то есть беженцем, — рассказывает Женя. — Человек приезжает, берет свой паспорт, закапывает и идет сдаваться.

 

Мы с Женей бродим вокруг станции метро «Фитья». Это юг красной ветки, один из мигрантских районов. На Жене синяя строительная куртка и штаны в белой краске. Он прямо с работы. У входа в тоннель-бан — так здесь называют метро — идет представление: фокусник во фраке удивляет толстушку-ассистентку появляющимися невесть откуда шарами. Возможно, потом он ее даже распилит пополам, а потом снова сложит. Жители района радостно снимают фокусника на айпады. Вокруг невысокие скалистые горы, деревья и пока еще зеленые лужайки. В кустах шуршит молодежь. Почти все вокруг арабской внешности.

 

— Сперва у себя на родине человек покупает историю, — описывает Женя путь мигранта в Швецию. — Это написанная юристом, официально подтвержденная история о том, как вас притесняли, как за вами гонялись, как вас били в вашей стране. Зачастую это фотографии и документы. Свидетельство о рождении. Мне сделали свидетельство о рождении, в котором сказано, что моя мама — еврейка, то есть я ехал по еврейской версии. Сейчас едет много политиков. То есть каждый, кто приезжает из Белоруссии, — личный враг Лукашенко. Если из России, то личный враг Путина и «кровавого режима». Отдельная тема — геи, которых притесняют. Раньше история стоила 600–800 долларов. Сейчас, возможно, цены упали. Все это учишь наизусть: когда и в каком месте проходили еврейские собрания, когда приезжала милиция, кто прокурор такого-то района, к которому ты обращался с жалобой.

 

Не думай, что ты в том же положении, что и мы

 

В Стокгольме есть место, которое называется Мэшта. О нем знает весь мир. Мэшта — это центр утопии, там начинает воплощаться мечта о красивой жизни всех, кто решил стать азюлей. В шведской бюрократической терминологии все намного проще: там располагается миграционная служба.

 

— Когда сдаешься в Мэшту, тебе выдают постельные принадлежности и определяют твое место в лагере, — продолжает Женя. — Потом проходишь интервью. Сначала обычное — как дела да есть ли деньги. Потом по истории. Там уже серьезный следователь начинает тебя спрашивать: где, когда, что? Если у тебя серьезная легенда и ты не сдал свой паспорт, у тебя появляется возможность остаться здесь где-то на полгода. Раньше было на год. Вообще, до 2001–2002 года сюда приезжали и оставались без проблем. После 2003 года, когда пошел бешеный поток беженцев, правила ужесточились. Теперь это очень проблематично, но на шесть месяцев практически любой остается. Ты получаешь социал — в этом важное отличие Скандинавских стран от других. Деньги небольшие — 2000 крон, но тем не менее это хорошая поддержка. Те, кто приезжает из Средней Азии, отсылают эти деньги домой. Из всей этой толпы «позитив» получают немногие. В основном люди с детьми. Проходит полгода-год, люди как-то цепляются, ходят на интервью, нанимают адвокатов, добавляют новые свидетельства их преследований. Дети ходят в детский сад, в школу, они уже адаптировались, теперь осталось сказать, что на родине вас больше ничего не держит, — и сердобольные шведы детям не откажут. Они дают «позитив» на временный вид на жительство, а потом и ПМЖ.

 

На интервью азюль всегда спрашивают, как он попал в Швецию. Никто не говорит, что прилетел на самолете по шенгенской визе. Правильнее рассказать историю про утомительную поездку в контейнере, где приходилось справлять нужду в общее ведро. Среди мигрантов ходит история про одного узбека, который сказал, что спрыгнул сюда на парашюте. Инспектор, естественно, не поверил и попросил чем-нибудь это подтвердить. Узбек пожал плечами и повел работников миграционной службы в лес, где откопал свой парашют.

 

Не думай, что ты умнее нас

 

Азюль — это образ жизни. Миллионы людей кочуют из одной европейской страны в другую, пытаясь устроиться и запутать миграционные службы.

 

— Минимум 50% азюлей — это те, кто приезжает сюда поворовать. — Пока Женя говорит, фокусник достает очередной шар, зрители ликуют. — Наши бывшие соотечественники сбиваются в небольшие банды или группы. Вот они приехали, сдались, теперь у них есть минимум три месяца, максимум полгода, чтобы заработать.

 

— Похоже на варварский набег, — уточняю я.

 

— Это и есть набег, — кивает Женя. — Кучкуются на квартирах. Веселые девки, легкие деньги. Шерстят по магазинам направо и налево — магниты, крючки, раз-два. Их задача — как можно больше поднять за это время. Человек в месяц делает около пяти тысяч долларов. Обставляют у себя на родине дома, покупают машины. Самая главная проблема — это потом получить визу еще раз. Рано или поздно человек попадается, и пальчики остаются. В старые времена человек попадался — его отпускали. И сейчас, если украл в пределах ста долларов, уголовное дело не заводится. Здесь, сколько я ни жил по разным квартирам, такие ребята всегда есть. Они могут украсть все что угодно. Многие люди, которые здесь живут и адаптировались, в магазинах вообще ничего не покупают — все заказывается ворам, от продуктов до техники. Азюльская цена — пятьдесят процентов. Это не то что дешевле, чем в Швеции, это дешевле, чем у них на родине. Что касается вещей, бывает, например, что нужен новый сварочный аппарат или что-то такое же большое. Казалось бы, такую вещь из магазина не вынесешь. Только сказал — завтра принесли.

 

Женя считает, что лучшие воры — это грузины и белорусы. Говорит, что так исторически сложилось. Они и наглее, и смелее. Шведы не дураки и все видят, но они настолько тактичный народ, что заранее отводят глаза в сторону. Лучше дать своровать, чем показать, что заподозрил человека в воровстве.

 

Не хвались тем, что ты лучше нас

 

Женя не получил «позитива», но у него была железобетонная легенда. Ему удавалось обжаловать решение миграционного ведомства в течение четырех лет. А потом надоело. И Женя перешел к плану «Б».

 

— Другой способ — это заключить брак с местным, — говорит Женя. — Женщина легко найдет себе в Швеции партнера для совместного проживания — это называется «самбо». Огромное количество женщин приезжают сюда с этой целью. Обычно после сорока: жизнь не сложилась, дома тоска. Что делать? Звонят знакомым и подыскивают пожилого шведа. Кто-то на этом деньги небольшие делает. В принципе шведы охотно женятся на русских: наши симпатичные, следят за собой, неплохо образованны. А самое главное — не такие независимые, как шведки. Также огромное количество шведов женятся на тайках: тайская женщина покладиста, убирает, готовит. А шведка — это эмансипация. Они внешне могут быть симпатичными, но в быту ужасны.

 

— Все настолько серьезно? — спрашиваю.

 

— Во многом шведки на своих мужиках ездят, — в голосе Жени появляются нотки жалости. — По статистике, мужчин в Швеции бьют чаще, чем женщин. Мужчинам тяжелее отстоять свои права. Возьмите того же Ассанжа. Если женщина покажет на меня пальцем и скажет, что я педофил и приставал к ее ребенку, — это пятно, от которого невозможно отмыться. Даже если я скажу, что импотент. С русской точки зрения мужчина — самец, он настаивал, а женщина уступила. А здесь женщины в клубах снимают мужчин.

 

— А какой интерес шведке заключать брак с иностранцем?

 

— Деньги, — отвечает Женя. — Для меня это уже все в прошлом. Здесь в принципе требуют совместного проживания, иногда это могут и проверить. Но Швеция не полицейское государство. При получении ПМЖ в «миграфон верките», конечно, проходишь интервью, там спрашивают, какого цвета зубная щетка у вашей жены, какого цвета унитаз в ванной, — и на этом все. Это не допрос. Русский следователь за две минуты вывел бы на чистую воду.

 

— Разве они не понимают, что брак фиктивный?

 

— Да все понимают. Но из-за огромного количества реальных браков с иностранцами предпочитают не сомневаться. Это все здесь вместе связано и перепутано. Служащему «миграфон верките» кажется абсолютно естественным, что пожилой мужчина вступает в брак с молодой тайкой. В этом нет ничего непривычного. То же самое русские жены. В итоге и к русским мужьям спокойное отношение.

 

Проблема фиктивных браков здесь не является острой по простой причине: зарплаты в стране высокие. Сделка стоит около десяти тысяч евро. Даже при низких заработках эти деньги на «белой» работе зарабатываются в течение трех месяцев. В итоге полукриминальный способ заработка оказывается невыгодным — больше проблем.

 

Не думай, что ты знаешь больше нас

 

В свои 44 года Женя снова подумывает пойти в школу. Он недостаточно хорошо владеет шведским, чтобы устроиться на «белую» работу. «По-черному» работать невыгодно: его очередь на квартиру уже подошла, но он не может в нее вселиться, потому что не может подтвердить свой доход.

 

— Не ходил учить язык, а подрабатывал — в этом главная моя ошибка, — сожалеет Женя. — Те негры и арабы, которые приехали в одно время со мной, уже где-то работают «по-белому». На рынке труда страшная конкуренция, незнание языка отсеивает сразу.

 

— Кем обычно работают беженцы?

 

— Русские мужчины — стройка. Женщины — уборка. У арабов своя ниша: мужики — пиццерия, торговля. Они приезжают кланами, сбрасываются на бизнес и помогают друг другу. Через несколько лет он богат. Мы — волки-одиночки, наши сами по себе, слишком умны, чтобы с кем-то делиться. В итоге проигрываем.

 

— Здесь идеально толерантное общество. Как это работает на практике в твоем многонациональном районе?

 

— Меня раньше поражало, что арабская молодежь такая отвязная, — говорит Женя. — Молодые шведы могут сидеть и кричать в метро, но в принципе они сдержанны. Вот я сижу в метро, вечер, электричка забита. Трое арабских парней — один лежит на коленях другого, они смеются, и тот, который лежит, ногой бьет стекло. Мне хочется подойти и взять его за ухо, у меня внутри все кипит. Но я не могу этого сделать, потому что здесь страшные законы по отношению к детям: шесть месяцев тюрьмы сразу, без разговоров. И все шведы сидят и делают вид, что ничего не происходит. Возможно, они внутри негодуют, но никто не сделает ничего, чтобы это исправить. Это не их дело, это дело полиции.

 

— А как в Швеции относятся к русским?

 

— С моей точки зрения, шведы — неприязненно. Все показывается в абсолютно негативном свете. Стоит только какой-то негативной мелочи проскользнуть, это будет во всех газетах. Для них мы — люди умом ниже среднего, которые отбирают у них рабочие места и зарплаты. Они бы нас не хотели видеть, но терпят.

 

— Как они это показывают?

 

— Внешне никак, — поясняет Женя. — Здесь нет расизма, нет, например, понятия «чернож…е», но есть «черноволосые». Это уже неприличное слово, его вслух не говорят. Мой друг грузин слышал его, но оно было сказано где-то шепотом.

 

…Женя ушел по витиеватой дорожке на свою виллу. Фокусник так и не распилил свою пышную ассистентку. Я немного подождал зайца из шляпы, но зайца не было. Зато были арабские подростки в метро. Они громко обсуждали молодых шведок, входящих на остановках. Шведки гордо проходили в другой конец вагона, а подростки довольно хихикали. Настоящие короли «тоннель-бана».

 

Не думай, что ты важнее нас

 

За окном вагона мелькают разноцветные пещеры синей ветки метро. Напротив меня сидит Таня. Мы едем до станции «Ринкебю». Таня молода, успешна и абсолютно довольна жизнью в Стокгольме. До этого она жила и работала в Финляндии, там было нормально, но не так хорошо. Таня работает в банке. Ей интересно посмотреть на Ринкебю, она о нем столько слышала, но за годы жизни в Стоке так ни разу там и не была.

 

Обычно в начале лета молодежь из Ринкебю жжет машины по всему Стокгольму. Ринкебю — местное гетто, здесь нет белых, здесь закидывают полицию камнями, и здесь нет банкоматов, потому что раньше их постоянно взламывали. Мы обсуждаем, что власти города делают, чтобы усмирить подобные районы.

 

— В медиа читаешь колонку происшествий, — рассказывает Таня, — как правило, в Фисксетере кого-то ограбили. Кто-то подрался или нашли наркотики. А рядом статья, как туда приехал министр и говорил с молодежью, как там построили центр, в библиотеку завезли больше книг и построили новую детскую площадку. Там, кстати, действительно построили классные детские площадки, и народ из нашего благополучного района ездит туда днем с детьми.

 

— Ринкебю такой же район?

 

— Там скучнее. Была «программа миллион» — эти дома строились как дома улучшенной планировки. Район, в котором есть все: работа, жилье, центр. Человек мог там жить и пользоваться всеми социальными благами, не выезжая, — школа, больница, парикмахерская. По такому принципу начали другие центры строить.

 

— Почему же они превратились в гетто?

 

— Потому что там большинство квартир социального найма, — объясняет Таня. — Когда люди начинают покупать себе квартиру, они переезжают в другой район. А вновь прибывшие селятся туда. Так район становится мигрантским и маргинальным. Им там по большому счету нечем заниматься. Они чувствуют «непричастность» — это термин, который используется для описания проблем с мигрантами. Они не видят для себя выхода и начинают жечь машины.

 

— А для описания этой проблемы есть специальное слово?

 

— Здесь очень много думают о том, почему они себя так плохо чувствуют. Это правильно, что они так много в школы вложили, чтобы с самого начала дети росли образованными, в шведских традициях. Чтобы у них была возможность в будущем нормально работать и жить.

 

— Разве это удобно для государства — выращивать из людей другой культуры будущий рабочий класс? Они же могут в итоге сменить шведов и в хороших районах.

 

— Они не думали, что эти мигранты потом не захотят жить как шведы. Для них главное — чтобы выполнялись их правила. В противном случае получаются два разных общества. Они это не учли.

 

Говорить плохо про мигрантов вслух не принято, но этот голос прорывается в кабинках для голосования. Особенно в маленьких городах. На последних выборах националистическая партия «Шведские демократы» прошла в парламент во многом потому, что политика эмиграции не работает.

 

Мы выходим на улицу. В первые минуты кажется, что ты на метро уехал из Швеции в Африку. На площади перед станцией бурлит жизнь. Сомалийские парнишки что-то обсуждают. Дедушки важно пощипывают свои бороды. Все женщины в хиджабах. Шведского в них — разве только намного более сдержанные цвета одежды, чем на родине.

 

Местное Бирюлево внешне походит на элитный московский район: кругом аккуратные улицы, хорошие дома. Лица мигрантов транслируют послание: «Жизнь удалась».

 

— Ты удивлена, что здесь нет горящих машин? — спрашиваю я Таню.

 

— Нет. Я так себе все и представляла, — Таня останавливает меня у здания, похожего на детский сад. — Смотри, это клуб для тех, кому за шестьдесят.

 

— Мне непонятно, зачем они устраивают беспорядки.

 

— Им просто скучно.

 

— А здесь возможны ответные бунты, как в Бирюлеве?

 

— Нет, но недовольство постепенно нарастает. Пару недель назад в районе соседней станции метро пятеро подростков изнасиловали девушку. Это была громкая история. В суде подростков оправдали, потому что не было доказано, что девушка была против. Это вызвало общественный резонанс. В интернете кто-то даже выложил имена этих подростков и место их проживания с призывом разобраться с ними. Но на этом вроде все и закончилось.

 

Таня говорит, что русские мигранты не живут единым сообществом. С ее точки зрения, это неплохо. Она уже давно чувствует себя здесь причастной и нужной. Ее дочь ходит в детский сад. В ее группе есть мальчик, который иногда приходит в платье: у него две старшие сестры, вот ему и хочется щегольнуть нарядом перед ребятами.

 

Не думай, что ты хорошо что-то умеешь делать

 

Юридическая консультация Эрин находится в прекрасном старом здании с винтовой лестницей, недалеко от места, где был убит Улоф Пальме. Эрин приехала сюда из Эстонии в конце девяностых. Выучила язык, подтвердила школьный аттестат и поступила на юридический. Она свободно владеет русским, поэтому среди ее клиентов часто бывают русские эмигранты. Это Эрин объяснила мне суть закона Янте.

 

— У меня часто бывают дела из ювенальной сферы, — говорит Эрин. — Некоторые вещи, свойственные другим нациям, шведы воспринимают иначе. С нашей точки зрения, взять ребенка за руку, когда у него истерика, — это нормально. А шведы могут сказать, что это было избиение, могут позвонить в полицию — и понеслось. Всегда найдутся доброжелатели. Я замечала, что они своих детей не держат за руку. Боятся. Ребенок может присесть или повиснуть на руке, и тогда уже непонятно, как это интерпретируют окружающие.

 

— Это типичная конфликтная история?

 

— Такое случается, когда русскоговорящая семья селится в шведском доме. Русские женщины любят красиво одеваться. Мужчины любят дорогие машины. Русские любят жить напоказ. У нас высокие требования к детям. Мы контролируем и подталкиваем их вперед. Это задевает шведское самолюбие.

 

— То есть они могут настучать в полицию не только в целях заботы о детях?

 

— Зачастую это попытка поставить на место.

 

— Вы слышали историю про пятерых подростков, которые изнасиловали девушку, но их отпустили, потому что не был доказан факт изнасилования?

 

— Я стараюсь быть подальше от таких жутких вещей. В Швеции, чтобы кто-то оказался виновным, нужно это доказать. Не было доказано, что это против ее воли. Изнасилование — понятие абстрактное.

 

— У нас бы народ попытался разобраться сам.

 

— У шведов гражданское мужество. Если кто-то будет втянут в конфликт в общественном месте, за него вряд ли кто-нибудь вступится. Это дело полиции.

 

— Странное мужество. Почему они не помогут?

 

— Потому что боятся получить по морде, — улыбается Эрин. — Боятся силы. Вот на вас напали, вы сопротивляетесь, вы ему треснули в ответ, а потом будет суд, что вы слишком сильно треснули.

 

— Но они же в прошлом викинги?!

 

— Это потому что каждый сам по себе. Нет сплоченности. Здесь не было войны. Итальянцы или французы по-другому на все реагируют. Шведы не были в крайних ситуациях, когда надо было друг другу помогать. У них не было опыта шока. Все-таки говорят, что в России все плохо-плохо, но там как-то все проще решается.

 

— Разве парень здесь не будет защищать девушку?

 

— Скорее всего, будет. Но вот если девушка идет без парня и на нее нападают — пройдут мимо. В лучшем случае зайдут за дерево и позвонят в полицию. Зависит от того, касается это именно тебя или нет. Здесь поднимается очень много проблем, связанных с отношениями полов. Иногда доходит до абсурда. Я местных мужчин воспринимаю как вымирающую расу. Здесь всем правят женщины.

 

Вечером в новостях сообщают, что впервые в истории главой Шведской лютеранской церкви избрана женщина. Большинством голосов пост отдан епископу Лундской епархии Антье Яккелен.

 

Не смейся над нами

 

По телику в гостинице идет шведский комедийный сериал о буднях полиции. Женщина-офицер в гипсовом воротнике преследует грабителей. Бандиты останавливают машину и пытаются скрыться в лесу. Офицер преследует одного из них. Грабитель с автоматом прячется за камнем, офицер держит камень на мушке. Бандит высовывается. Выстрел. Негодяй убит. Вдруг в стороне раздается детский крик — оказывается, рядом гуляет мама с дочкой. Офицер бежит к девочке и пытается ее успокоить. В этот момент из-за дерева выходит голый Санта. Переключаю на сериал «Мост». Детективы у шведов намного круче, чем комедии.

 

Не думай, что нам есть до тебя дело

 

Марина — парапсихолог, ей 54 года. Ее отец был сапером, поэтому она все детство моталась с ним по Союзу. В итоге семья осела в Таллине. В 13 лет Марина впервые вышла в астрал и с тех пор была убеждена, что мир не ограничивается его научной картиной.

 

Большую часть жизни Марина проработала учителем биологии. А в девяностых занялась парапсихологией. Рассталась с мужем-моряком, было одиноко, поэтому решилась на знакомство по интернету. Так и познакомилась с Ларсом. Уже 14 лет живут вместе. Первая жена Ларса была тайкой, сейчас она живет на противоположной стороне улицы. До женитьбы у Ларса с детьми была семейная дискуссия, на которой «госпоже Марине» было позволено жить с Ларсом. Марина называет Ларса папой.

 

— Самое важное здесь — это статус, — объясняет она.

 

— Что это значит?

 

— Это значит, что я здесь замужняя женщина, а большинство живущих здесь — «самбо».

 

Ларс звонит каждые десять минут. Марина успокаивает его, что у нее все в порядке.

 

— Думает, что ты меня украдешь и увезешь в Россию, — хихикает она.

 

— Разве здесь принято контролировать жену?

 

— Папа беспокоится.

 

— Ты никогда не думала, почему твой Ларс все время женится на иностранках?

 

— Им тяжело со шведками. С нами намного проще.

 

Мы сидим в парке. Вокруг народ с гитарами и пивом. Мимо идет стайка подростков. Они обращаются к нам по-шведски. Марина в ответ хохочет.

 

— Они предлагают нам бросить сигареты и купить у них наркотики, — переводит она.

 

— Слушай, покажи мне какой-нибудь свой парапсихологический эксперимент — или как это правильно называется?

 

— А чего ты хочешь? Денег? Успеха? Карьерного роста?

 

Тут я понимаю, что не готов к исполнению желаний. Первое, что всплывает в голове, — это фокусник из Фитьи и то, что я так и не дождался зайца. Договорились с Мариной вернуться к этому разговору, когда мои желания будут более ясными.

 

Вечер. Мой автобус ходит с интервалом 18 минут. Не позже, не раньше. Дожидаюсь, жму кнопку на своей остановке. Выхожу на привычную лужайку. Передо мной на траве сидит упитанный серый заяц. Мы посмотрели друг на друга и двинули в разные стороны.

 

Не думай, что ты можешь нас чему-то научить

 

На центральных улицах Стокгольма множество магазинчиков с сувенирами. Мне нужен Карлсон, но почему-то везде только Пеппи и ее лошадь. Продавцы говорят, что всех Карлсонов раскупили русские туристы. Еще здесь говорят, что русские не покупают Пеппи, потому что она бунтарка.

 

Источник: http://expert.ru

Air Jordan