О Поэте, хулигане и Человеке-мосте

Подробности

Создано: 12.03.2022 17:47

Просмотров: 11140

 

 

Он был масштабным. Для кого-то брат, а кому – приятель, наставник, любимый, отец. Соратник. Учитель. Поэт. Фантазер. Друзья говорят, что его не хватает. Каждому – по-своему. Алексей Гедзевич. Вспоминаем.

 

Марина Гедзевич, сестра

Все мы родом из детства. У нас была интеллигентная дружная семья. Родители предоставляли полную возможность для самовыражения: художественная и музыкальная школы, кружки и факультативы, большая домашняя библиотека. Мама любила поэзию и запоем читала стихи. Один из наших предков по матери – поэт.

Маленький Алёша очень хорошо рисовал. В младших классах начал писать рыцарские романы, и первый его поэтический опус: «Если рыцари идут, то считай, тебе капут». А фраза из романа: «Лошадь упала и дрыгнула ногой» стала любимой домашней присказкой, мы часто со смехом её вспоминали и цитировали. 

В студенчестве Алексей стал писать стихи – ну пишет стихи и пишет, ничего особенного. А как-то рассказывает: «Мой товарищ свои стихи под коврик прячет, чтобы их никто дома не прочитал, а мои стихи лежат везде, хоть бы кто-нибудь их прочитал из домашних, никто не читает!» Мы всегда к этому просто относились. Он был действительно очень талантливый человек, многое ему было дано, но он этим разбрасывался. И поэзию мы всегда считали одним из его увлечений. Конечно, Алёша – мой брат, я его очень люблю, мне очень приятно, что столько разных людей читают и ценят его стихи.

 

Алексей и Марина. Фото для бабушки с дедушкой

 

 

Николай Гедзевич, сын 

Леша был несуразным папой, надо сказать. Но отличным другом. Я живу в Минске, но когда приезжал сюда и общался с ним, невозможно было не увлекаться его энергией, которая била через край. Каждый раз какое-нибудь безумное мероприятие, безумные идеи, которые слушаешь, за голову хватаешься, думаешь, что это он снова придумал, как это все реализовывать? Но в целом мне его очень не хватает, недоговорили мы многое, недообщались. Много времени его не было в моей жизни. Лет, наверное, 10-12 назад он вспомнил, о, у меня ж сын есть, надо его воспитывать, наверное. Попытался меня повоспитывать, не очень у него это получилось, но … мы были близкими людьми.

 

 

В конце прошлого года в иркутской галерее Лины Ермонтович презентовали книгу произведений Алексея Гедзевича в оформлении Валерия Мошкина «Дифференциальная геометрия пространственных кривых и поверхности». Книга издана на средства друзей. В Иркутском союзе библиофилов приняли решение ее номинировать на какую-нибудь из книжных премий, чтоб как можно больше людей узнали, какая красота у нас есть! Это целостная композиция, где иллюстрации Валерия Мошкина не столько дополняют произведения Алексея Гедзевича, сколько показывают, подсвечивают его мир. В феврале 2022 года поэту исполнилось бы 60.

 

 

Лина Ермонтович, владелица галереи «ЛеАрт»

 

 

 

В этой книге читателю представлены малоизвестные работы Валерия Мошкина – те, что не вошли в большой альбом-каталог, в котором, казалось бы, должны быть все его произведения! Тот каталог, который появился благодаря поддержке Дмитрия Баймашева и других коллекционеров, любителей творчества Мошкина, был презентован на ретроспективной персональной выставке в прошлом году в Галерее сибирского искусства ИОХМ им. В. П. Сукачева. Валерий Мошкин не похож ни на одного нашего художника. Он – уникален! Блестящий рисовальщик. Если говорить о творчестве и о сути – это продолжатель европейских традиций средневековых художников, он чувствовал эту связь и был в постоянном диалоге, диалоге с Босхом, Кранахом Старшим, Дали. И если у них было больше визуально понятной жизни, то у Мошкина разговор происходил с другими мирами на уровне метафизики. Он и сам говорил, когда его не понимали, что это все есть, просто вы не видите, а я вижу! Еще он большой трудяга, ни дня не мог жить без творчества. Говорил: мою руку кто-то ведет. Он ставил карандаш на бумагу – и да, рука шла. Вся жизнь его была этому отдана. И при всей остроте, жесткости изображаемого мира он сам был нежный, любящий, добрый человек. Ни одно плохого слова от него не слышала ни в чей адрес, даже если его обижали. Они с Гедзевичем похожи, почему друзьям, меценатам и хотелось сделать выставку Мошкина и – теперь вот – книгу Гедзевича. Потому что кроме личных дружеских чувств тут есть ощущение настоящести. Да, это настоящесть, пусть даже тяжелая для понимания, верность себе, своим представлениям, мировоззрению, непохожести, когда ведешь свою линию и нельзя даже подумать, чтоб чему-то или кому-то соответствовать! Быть самим собой, по-честному идти за своим призванием, за тем, что ты думаешь, без прогибаний – модно то, нужно это, тут поймут, а там надо приукрасить – нет! Внутренний стержень – он от Бога, и у Гедзевича, и у Мошкина он был – поэтому так органично они и существуют в этой книге теперь.

 

Дмитрий Баймашев, друг со студенческой поры

 

 

 

Весь его жизненный путь усыпан звездами, яркими поступками, многие его знают по этим оранжевым штанам. Он всегда такой был, большой лентяй, большой ребенок, но при этом сверхталантливый человек, с которым нам всем посчастливилось жить и общаться. Что касается книги и почему ее оформлял Мошкин. Обычно истории о художниках и поэтах начинаются со слов: сидели мы… И решили, что книгу надо издать. Но просто так ее издать нельзя, надо, чтобы кто-то ее красиво проиллюстрировал. А кто у нас может красиво проиллюстрировать? Алексей как-то все Дюрера и прочих этих средневековых деятелей восхвалял – решили пойти к Мошкину. Было лето, приятное настроение, поговорили. Надо сказать, что Валера – это тоже перед его уходом было – как-то очень живо откликнулся и достаточно быстро, где-то в течение полугода все это изобразил. Но его иллюстрации к стихам, поэмам не всегда соответствуют текстам, потому что ну он еще более своеобразный, наверное, чем Алексей Николаевич. Потом иллюстрации надо было выкупить, мы все это дело провели, иллюстрации собрали – так образовалась эта папка. Потом папка пропала. Таинственная история. Какие-то были переезды, возможно, из-за них… Я горевал, практически мне была доверена история, а я так пошло поступил. Потом, конечно же, оно бы все нашлось, через 200 лет, и стоило бы бешеных денег… Но как-то, в очередной раз перебирая архивы и прочие документы, смотрю: что это такое тут лежит? Открываю – боже мой, она!!! Хотя народ меня спрашивал: где папка? Гедзевич спрашивал: где папка? Ну слава богу, мы ее нашли! Потом обратились к Сергею Николаевичу Мурзину, мы другого издателя себе, кроме как «Артиздат», и не видим в этом случае, потому что книга должна быть красивая, хорошая, достойная. Мы хотели бы в нее еще новые стихи включить – об Иркутской Венеции и другие. Гедзевич сказал: нет. Так что будет еще продолжение, стихи XXI века, которое, надеемся, будет издано к юбилею в феврале. Художницу Алексей Николаевич обозначил, он успел познакомиться с некоторыми ее иллюстрациями. Будем стараться. А сейчас я всех поздравляю с выходом книги, особенно благодарен тем, кто привнес свою лепту, каждый взнос очень важен. Это мы к Алексею обращаемся и к его памяти. Ведь он был такой человек – если появлялся где-то, собой заполнял все. Когда-то он в нашей группе в Иркутском политехе появился – необычный он был металлург, сами понимаете. Хотя отец у него был начальником литейного цеха на ИркАЗе, очень большой был человек, крепкий, кулак у него не сгибался, не мог – такие пальцы были огромные! Алексей им очень гордился. Учился Гедзевич блестяще. Ощущение было, что все это он знал с детства – то, что нам там преподавали. Он называл металлургию химией высоких температур, сыпал выражениями и формулами, которых на химическом факультете поднабрался, и мы, конечно, слушали все это, и он тащил нас за собой. Он был вождем и в то же время мог быть вроде как в стороне, наблюдателем. Мы его секретарем комитета комсомола в цехе выбирали, проводили с ним разные политбои – тогда это было сильно распространено. И он всегда проявлял какие-от невероятные познания в политике, а раньше же все было прямо, «как нужно». Его спрашивали: так можно говорить? Он говорил: не знаю, из политеха меня уже точно не выгонят, в отличие от университета! Потом мы окончили политех с прекрасными отметками и поехали на Братский ордена Ленина алюминиевый завод, и там он проявил себя в полной красе. И вот в нашей книге, которую мы с друзьями издали, в поэме «Псевдогеометрия» есть такие строки:

Диспетчер  

Диспетчер слушает 

Параметры технологического режима в норме 

Мое право дремать, следя за показателями контрольно-измерительных приборов 

и средств автоматики 

Аналитики 

Анализаторы 

Ассенизаторы трансформируемой информации 

Мы отрицаем друг друга в вялой беседе 

о характеристиках руднотермического процесса 

переползая в ночь 

Это ночная смена на рудно-термической печи электротермического цеха кристаллического кремния. Все в журнале записывается.

Внешний осмотр аспирационной системы В-15

Обратные выстрелы рукавных фильтров

Конвейерные ленты несут шихту в бункера РТП-1 и РТП-2 

Раскаленные механизмы прошивают колошник

Ими управляют люди, ждущие рассвет.

Рёв субокислов разрушает их сон

Металлурги поймут. Для других там, конечно, много таких слов непонятных: РТП – это рудно-техническая печь, колошнИк – это то, что сверху, машинки такие опиковочные. Серьезные люди там работают. И у Алексея нет четверостиший, ничего такого. Он пишет:

Я заполню сменный журнал и вспомню что я

Ненавижу себя

Отвечая за две цифры в таблице 

Вот так он заканчивает этот кусок. А однажды он такой эксперимент сделал, по нынешним деньгам миллионов на 15 он там всего загробил. Хотел усовершенствовать процесс и остановил печку, где выплавляли кремний. Это ночью все происходило, я утром прихожу: 

– Леха, что это такое?

Он говорит:

– Ты знаешь, привезли такой хороший лигнин, я подумал увеличить навеску лигнина. И там электроды пошли на посадку, а потом все переломалось к чертям.

Суток двое весь цех стоял… 

А в общежитии мы играли в карты. На деньги. Он блестящий был картежник. Играл в преферанс, но особенно любил храп. Мы вечером собирались в коридоре общежития, жены провожали нас в мужской клуб, и Леха часто выигрывал, он всегда был при деньгах.

Я думаю, по сути он был счастливым человеком, потому что был свободен в своих мыслеизъявлениях, волеизъявлениях, делах, никто ему потом сильно не был нужен. Я его приглашал иногда на рождественские обеды, чтобы в семье побыл. Он же мог на неделю уйти в виртуальную реальность и всех победить в компьютерных играх. Прошу прощения, что долго рассказываю, но я его сильно люблю. И очень рад, что он у меня есть! 

 

Виталий Бессольцев, друг, однокурсник по университету

 

 

 

Я дружу с Алексеем с 1979 года. Мы вместе поступили на химический факультет Иркутского госуниверситета. Алексей был яркий, шумный, постоянно что-то выдумывал, затевал, громко хохотал, искромётно шутил. Уже тогда он был широк, широк чрезвычайно… Стихиен. И только подружившись с ним ближе, я понял, что за этой внешней шумностью скрывается очень тонкий, застенчивый, тактичный, великодушный человек. Мы с ним постоянно спорили. Обо всем – науке, поэзии, литературе, устройстве Вселенной, истории… о сургуче, о королях и капусте. Это было время, когда мы смотрели на мир широко распахнутыми глазами… Только-только пробовали на вкус имена: Ницше, Фрейд, Камю, экзистенциализм, сюрреализм…

Алексей, натура ищущая и неуёмная, любил эффектные взрывы и увлекался химией взрывчатых веществ. Бризантных и инициирующих. Впрочем, этим увлекались все мальчики-химики. Плох тот химик, который ни разу не синтезировал на первом курсе гексаметилентрипероксиддиамин и не поджёг его у себя на ладони с громким хлопком, поражая воображение нехимических девушек.

Как-то раз Алексей сделал перекись ацетона, но, вероятно, вследствие кипучести натуры плохо её промыл. И положил себе в портфель. И вот прямо во время химического практикума этот портфель взорвался. Очень громко. Я, помню, упал на пол и с ужасом смотрел, как сверху летят какие-то клочки – потом выяснилось, клочки кожи портфеля. Поскольку не было оболочки, серьёзно никто не пострадал. Но отчислили его не из-за этого, а, кажется, из-за незачета по физкультуре – такой была официальная версия. Думаю, если бы Алексей захотел, он остался бы в университете, но его уже манило что-то новое… А дружба осталась до конца жизни.

Помню, он приезжал из Братска, приходил ко мне в гости и взахлёб читал свои новые стихи. К этому периоду и относится «Святой Иероним», которого он посвятил мне. О его поэзии также можно говорить много. К форме верлибра Алексей шел долго, исписав, наверное, тонны бумаги рифмованной силлаботоникой. Перепробовав самые разные метрические и строфические каноны, разочаровался в них и, наконец, остановился на форме слабо ритмизованного свободного стиха. Тем не менее в его верлибрах часто возникает мотив грусти по утраченному классическому канону. В ранней поэзии Алексея чувствуется влияние французского сюрреализма, которым он тогда увлекался. Поэмы его насыщены размышлениями о смысле и сущности бытия и состоят из разрозненных, пунктирно намеченных, иногда странных образов, сплетающихся в прихотливую гармонию.

Потом наступила перестройка, и Алексей бурно занялся бизнесом. Я тогда сидел в Москве во ВНИИ генетики, пытался завершить экспериментальную часть диссертации, но все уже расползалось, перестали закупаться необходимые реактивы. Я голодал, прилетал великий Гедзевич, кормил, развлекал, выводил в свет. Он был тогда крут, очень быстро поднялся как бизнесмен. Завел черную «Волгу» с шофером, красными бархатными чехлами. Был эпатажным, мог в окно выбрасывать мелкие купюры, с газовым пистолетом ходил, но не пользовался им, а так-то добрейшей души человек. Женщины его очень любили. Да и богатство ему шло, он был красив невероятно! А фееричная история его разорения требует отдельного повествования. Впрочем, о нём можно рассказывать бесконечное количество историй …

А где-то в 1993-1994-м он стал руководителем издательства ИГУ – тоже отдельная веха в его жизни. Первым на новом посту его предложением было: а давайте писать энциклопедию! Каждый из друзей напишет по десятку статей, и мы издадим энциклопедию. Что нам стоит? У него постоянно были идеи настолько монументальные, насколько невыполнимые, но он в них искренне верил и какое-то время горел. 

Алексей был ярчайшей личностью. От природы ему было дано очень много. 

В Красноярске, выступая как представитель Иркутска на Всероссийском поэтическом слэме, совершенно спонтанно принял участие и в прозаическом слэме. И так потряс своим рассказом жюри, что был награждён какой-то специальной медалью. Остались фотографии, где он позирует с этой медалью, приколотой к животу. Потом, естественно, он эту медаль потерял.

Живя в Таиланде, лепил скульптуру слоника. Хотел, соединив западную и восточную культуры, создать особенного слоника и подарить его тайскому королю. Слоником он продолжал заниматься и дома, время от времени покупая глину, пластилин, всё это лежало в коридоре его квартиры. Потом нашел, где он будет этого слоника отливать в бронзе – в какой-то итальянской деревне, там живут мастера, собирался поехать туда. Там и оливки хорошие. Оливки были отдельной темой его изысканий. Когда он перешёл на работу на Иркутский масложиркомбинат, занимая там должность ведущего специалиста отдела маркетинга и выполняя специальные поручения руководства, он постоянно думал, как и что можно усовершенствовать. Масложиркомбинат жмет масло из сои, в ней масла мало, а в оливках много – значит, надо вывести морозоустойчивый сорт оливок и жать масло из них! Или купить землю в Узбекистане и засадить ее оливковыми деревьями. Или поехать на Кавказ, собрать там вино – комбинат как раз купил завод розлива вин, и его нечем было заполнить. Поехал, со всеми дружил, и там были этому рады, налили цистерну, он ее сюда доставил. Некоторые свои гигантские проекты он успешно осуществлял!

Еще одна веха – поступление в литературный институт. Имени Горького. Сдал экзамены блестяще. В планах было устроиться по вечерам подметальщиком в «Новый мир», подружиться со всеми литераторами, пить с Пелевиным…. Но уже до первой сессии он недотянул, ему стало скучно, начали манить иные города… В Польшу поехал учить польский язык, решил, что будет гражданином Польши, у него дед – он поднял архивы – то ли поляк, то ли литовец. У него был расписан весь план, как он будет по всей Европе оттуда ездить. Ходил на курсы неделю, наверное, потом ему стало всё скучно, он прокатился автобусом по Европе и вернулся домой. Польский не зашел, и как-то мысль о том, чтобы ехать в Польшу, сама собой утихла.

Насколько я знаю, он писал практически всегда, в детстве писал прозу, романы, которыми все друзья зачитывались и были в восторге. В одном из его романов такой был сюжет: в Древнем Риме юный патриций едет расследовать смерть Христа. Был даже разработан повествовательный план. В 2008 году вышла первая и единственная прижизненная книга его стихов «Псевдогеометрия».

В юности у него было прекрасное тело, он занимался спортом, плавал, туристом был. А потом – диван его все больше привлекал. И как-то он даже сходил в какой-то спортивный зал, ему сказали: боже, какое тело! Ты походишь к нам месяц и станешь Шварценеггером!!! Он нам, своим друзьям, сказал: вы сейчас на меня не смотрите, я через месяц буду другим человеком! Сходил в тот зал, по-моему, еще раз…

У него был прекрасный голос, он мощно пел. И хотел оперы писать, либретто и музыку, с Володей Антиповым обсуждали эти возможности. И «Женитьбу Фигаро» мечтал поставить совсем по-другому, чтоб там пели нормальными голосами.

В школьном театре в 9-м классе играл Гамлета. 

Кроме искусств Алексей так же горячо увлекался науками, прекрасно разбирался в физике и математике, принимал близко к сердцу судьбы Вселенной. Размышлял над «Теорией всего» – теорией совмещения гравитационного, электромагнитного, сильного и слабого взаимодействий, и даже утверждал, что решил эту проблему. Я просил написать хотя бы тезисы, но он так и не собрался осчастливить человечество. Мечтал о собственной металлургической печке, чтоб апробировать на ней свои идеи из области химии металлов. 

Человек-стихия. Он ярко загорался, пылал, заражал своей энергией и фантазией окружающих. Многие принимали его идеи всерьез, как руководство к действию, и потом недоумевали: а почему мы ничего не делаем? Давай дальше! А он уже терял интерес, исчезал, переставал трубку брать. Кипел новыми идеями. И любим мы его за всю совокупность граней его личности. И без его выдумок, энергии, большой души и доброго сердца мир стал гораздо более пуст. 

 

Андрей Родионов, куратор общероссийского слэма, драматург, г. Москва

Алексей Гедзевич был добр и радостен! Он был Сибирский большой человек

В его стихах было много джазовости! Как и в голосе, как и в пластике губ, щёк, век

 

Анна Асеева, друг, поэт

Оказалось, что писать воспоминания – сложная штука. Начать со знакомства? Я не помню, как мы познакомились с Гедзевичем. Видимо, в том же 2007-м, как и с Игорем Дроновым, на фестивале поэзии на Байкале. Дронов тогда меня взялся опекать, и едва ли не первый Лёшин вопрос ко мне был: «Подружка есть?» Потом он меня этим вопросом допекал ещё лет 5. Иногда было трудно понять, где он шутит, а где говорит всерьёз. Но его большие голубые глаза за очками очень часто выдавали его ранимость и даже неуверенность в себе. Он был практически частью нашей семьи – мог приехать в пять утра или остаться ночевать с вечера (но тогда его нужно было класть в отдельной комнате, потому что он необыкновенно громко и художественно храпел), он звонил нам с каждым новым стихотворением, потому что ему было очень важно наше с Дроновым мнение. Для него поэтический слэм стал отдушиной, он всерьёз готовился к выступлениям, а потом начал писать стихи именно к слэму. И это хорошие стихи, Лёша очень талантливый поэт. Причём стихи эти – интеллектуальны. Он очень не любил стихи по типу «Что вижу – то пою», и в его формулировке это звучало «Пошла за кефиром» (мне кажется, он был в некотором смысле шовинистом и считал, что женская поэзия – это про «вижу – пою»). Лёша несколько раз участвовал во всероссийском слэме как победитель иркутского, и мы ездили с ним в качестве группы поддержки: Дронов выступал тренером (они честно обсуждали, что читать и как вести себя на сцене, хотя Гедзевич всегда читал стихи просто великолепно).

Вообще, меня эта троица всегда поражала – Дронов, Гедзевич, Бессольцев. Мы довольно часто собирались на «посидеть», и начиналась настоящая «заруба» – бабы и рыбалка? Да нет, что вы! – здесь нужно было просто развешивать уши и впитывать: химия, физика, литература, философия, история... Невероятная память, грандиозная эрудиция, и всё это с цитатами, датами, ссылками на какие-то труды. Однажды мы решили ввязаться в игру «Квиз», собрали команду: Алексей Гедзевич, Игорь Дронов, Виталий Бессольцев, Светлана Макарова, Ваня (не помню фамилию), который хорошо разбирался в современном кино, и я, потому что у меня почерк разборчивый. Ну, Иркутск знает, что такое квиз. Команда наша называлась «Боевые хомячки». Если не ошибаюсь, придумал это Лёша. Мы с первого захода заняли пятое место из 20 с лишним команд, чему ведущий был удивлён и нас похвалил. Играли мы примерно с полгода, возможно больше (ежемесячно). Потом уехал Ваня, а мы вообще мало что знали о современном кино, потом у нас с Дроновым просто не стало хватать денег (условием квиза было набрать в ресторане на определённую сумму, а мы при этом ещё тратили на такси и платили няне). Ну и разбрелись боевые хомячки, чтобы мериться эрудицией в кафешках да подворотнях.

После смерти Дронова Гедзевич остался для меня частью семьи. Лёха очень тяжело переживал смерть Игоря – он просто в тот момент «слился с радаров» и отсутствовал в моём эфире почти три месяца, а потом мы, как обычно, поехали с ним в Красноярск на всероссийский слэм. Мне кто-то из наших перед этим говорил: «Он сейчас боится тебе звонить, поскольку не пришёл попрощаться с Игорем». Но всё же позвонил перед поездкой и сказал, мол, Асеева, я не мог, не хотел это видеть. 

Однажды мы с детьми смотрели мультик «Ну, погоди!», где морж в шубе, и один из мальчишек ткнул меня в бок и закричал: «Мама, смотри, это же дядя Лёша!» Ну вот. Устами младенца...

 

 

Гедзевичу

Какая музыка – звучит аккордеон

Я слышу запахи и хруст французской булки

и помню вдруг: в иркутском закоулке

шуршат стаканы весело, и гулко

два дурака орут на весь район –

громкоголосый о литературе гон

возьми меня с собою на прогулку

ведь ты такой же ё…нутый, как он

ты так же можешь ручками махать

читать стихи во всё воронье горло

так чтоб ментов и чтоб бомжей пропёрло

и в этом нет геройства и греха

есть только джаз. Пускай он остается

на этом дне иркутского колодца

французский не приклеится шансон

а наш-то смотрит сверху и смеётся

поскольку мы теперь - немножко он.

 

Александр Скальд, друг, поэт

 

 

Генералиссимуса всегда было очень много! Он был велик и грандиозен! И это не про его рост, вес или огромную физическую силу! Он был явлением мощи интеллекта, иронии и тончайшего такта, при безразмерном желудке, способном поглощать алкоголь в промышленных объемах! Сам о себе он шутил, что когда он умрет, то, вспоминая его, люди будут говорить: «Этот мощный старик!», и это была чистая правда. 

Я любил этого «мощного старика» как Деда Мороза, приходящего с мешком подарков, как хорошую погоду или как откровение, от которого замираешь – «вот оно что, оказывается?!». Он собирал вокруг себя толпы незнакомых людей, мог часами читать бомжам лекции по творчеству Бодлера, и те его не перебивали, лишь взглядами обозначая внимание к движениям руки, разливающей водку по пластмассовым стаканчикам. Он разгонял гопников, вздумавших отобрать девайсы у китайских туристов, прямо в центре Иркутска, и тут же, разгоряченный после боя, звонил мне: «Малыш! Это была славная битва! Приезжай, отметим это событие!» Он выдавал прожекты быстрого обогащения с высокой частотой, и темы варьировались от онлайн-трансляций чемпионата Англии до выпуска 3D фигурок по лично изготовленным из пластилина моделям. И тут же охладевал к ним. Он играл во всё! Он мог по памяти назвать основные отличия «Цивилизации-5» от «Цивилизации-4;» или особенности геймплея за женского перса в «Киберпанке», играл годами 24/7/365. Он захватывал Европу и весь мир, играя за Рим, за Аттилу, за эскимосов и за неизвестные племена, сидя голышом в липком и влажном зимнем Таиланде. Он мечтал купить остров и избавиться от влияния государства, от «всех этих б…!», предсказывал миниатюризацию вооружения и гибель цивилизации от встречи с инопланетным разумом. По его мнению, никакой Высший разум не может быть заинтересован в таком ничтожестве, как «человечество», и при этом он восхищался отдельными гениями, знал детали биографий великих ученых, творцов, вникал в тонкости их жизни.

Лешечка был Велик и Прекрасен, как не всякому Гению дано!

 

Владимир Михайлов, друг

 

 

 

Все говорят о талантах Алексея, вы как хотите говорите, а я думаю, он был талантливым человеком, он был талантлив во всем! Не только в стихах, не только в прозе, не только в рисунке. У него были такие сумасшедшие идеи! И самое главное – он умел слушать чужие идеи и добавлять что-то в них. Он просто был глыба. Огромное спасибо Лешке, что, помимо нашей памяти, он остался в стихах и своих делах. Он и других легко увлекал за собой. В свое время, когда Леша работал в издательстве, мой папа, профессор Борис Николаевич Михайлов, академик Международной художественной академии, издавая очередную свою методичку, пришел к Леше как к редактору. И их собеседование закончилось только под утро. Папа вернулся и занялся не методичкой, а формированием других каких-то своих записей. И через три месяца издал сборник стихов! Он всегда стихи писал в стол, никогда этого не афишировал. А вот решился и вместо методички, а может, и вместе с ней, издал и свои стихи! Не знаю, если б не Леша, случилось бы это? Спасибо ему, что он был – он там знает и улыбается! 

 

Анжела Базарон, дизайнер

Как Лёша победил в Красноярске 

На второй день литературного фестиваля «КУБ 2019» в Доме искусств появился Лёша Гедзевич. Шло выступление иркутских поэтов, они все разные, каждый со своим голосом, отчитали замечательно.

 

Лёша сказал, что приехал на слэм. Мы пофографировались  возле Дома искусств и поехали в бар на слэм. 

Там полно народу, много разной молодёжи, гламур и андеграунд вперемешку. Зал большой в стиле лофта, почти все ряды уже заняты. Кто-то здоровается с Лёшей, но он не отвлекается на людей. 

Мы садимся во второй ряд, из Иркутска с нами – поэт Артём Морс. Остальные наши поэты куда-то делись. Первый тур, участников много 15-17 человек, точно не помню, все с группами поддержки. Лёше выпало читать где-то в середине, ближе к концу. 

Выходит молодой парень москвич и читает полную графоманию, помнится на политическую тему, и получает так много очков, что следующие за ним известные поэты и слэмеры еле догоняют. Мы сидим, офигеваем. Молча слушаем, Лёша концентрируется. А публика – такая, как обычно на слэмах, ей нравится. 

Выходит наш Лёша. Читает великолепно, срывает аплодисменты. По итогам 1-го тура у Лёши и москвича – равное количество баллов. Выходим покурить, вижу, у Лёши поднимается давление, лицо краснеет, он допивает свой  коньяк. Подходит красноярский парень с ДЦП, он тоже читал, Лёша тепло похвалил его стихи, что-то сказал по делу, про подачу.

 

Второй тур. Нашему Тёме Морсу дают оценки, уже хорошо, по крайней мере – чуть спокойнее. Читают лучшие, читают страстно. Лёша волнуется молча, скоро его выход, на лбу выступают капельки пота, глаза становятся всё больше. Его выход – Лёша читает одно из лучших своих стихотворений. Высокие баллы. Тёма Морс, конечно, ставит 5. Это победа!

И момент славы! Интервью берут высокие красивые девушки, телевидение снимает! Не момент – а часа полтора, стендапы – он их выдержал, хоть и устал. Конечно, Леша купил много коньяка и еды. Был вечер в отеле с новыми и старыми друзьями, читали стихи по кругу, говорили о литературе. Веселились и поздравляли  Лёшу, все его обожали и, возможно, завидовали его свободе.

 

Юрий Якобсон, Алексей Гедзевич, Игорь Корниенко, Артем Морс, Анжела Базарон, Алена Рычкова-Закаблуковская, Дарья Бобылева, Сергей Кузнечихин. Фотографировала Оксана Костромина

 

 

 

Андрей Гедеон, музыкант

 

 

 

 

Очень большим он был, тёплым и разговорчивым. На лету рождались безумные идеи, стихи и планы. Мы были соучредителями Иркутской епархии Русской пастафарианской церкви макаронного пастиархата. Это отдельная история! Да, больно сейчас вспоминать. У нас каждая встреча была, каждый звонок – это ураган идей, проектов. Сценарии, стихи на лету рождались. Персонаж Байкалозавра с ним за день придумали. Очень мало таких людей, которые фонтанируют фантазией, легко входят в творческий резонанс. И все громко, весело. Не хватает мне его.

 

 

Виктор Перевалов, поэт, писатель

 

 

 

Наша с Гедзевичем общая тема – американская поэзия, творчество бит-поколения, Аллена Гинзберга и французский сюрреализм. Его привлекали философы, он их вскользь упоминал, хотя в основе этого лежало глубокое понимание и чувствование. Он всегда говорил, что Иркутску не хватает нового Гинзберга, который в Америке вместе с рядом авторов в 1920 году совершил литературную революцию, избавившись от цензуры, предлагавшей катологизированную поэзию. И у Гедзевича тоже есть работы, структура которых похожа на крутые американские образцы того времени. Он вдохновлялся музыкой, картинами, философскими движениями, был очень разносторонним, хоть и работал металлургом – странный тип работы для такой масштабной личности. Есть в его поэзии выверенные размеры, учился же он на заочном литинститута им. Горького, но иногда он посылал все эти размеры и писал джазово, драйвово. И читал так, озвучивая всю эту синергию, что бар раскачивался и все были просто в восторге! 

 

Григорий Хенох, председатель Иркутского союза библиофилов

 

 

 

Ни один фестиваль поэзии невозможно было без него представить! Невозможно ни один слэм представить без Гедзевича, Дронова и Книжника. Были три абсолютно разных полюса. Он зажигал молодежь. Они с Якобсоном были первыми, кто соединил слэм взрослых со всеми литературными тусовками молодых, сошлись с рэперами. Петрович отвел Якобсона и Гедзевича в «Смореброд», где тусовались «Перо андеграунда», «Лихое слово», 20-летние рэперы. Гедзевич – это литературное явление, он был тем взрослым поэтом, который зажигал 20-летних. И это было абсолютно органично. Началось слияние поколений и культур. Было потрясающе наблюдать, как они с этими 20-летними взаимодействуют, потом Гедзевич их перетащил в слэм Дронова, и там появилась новая кровь. Вот именно эти последние пять лет за счет Гедзевича шло объединение возрастное. Гедзевич – это мост между молодыми и опытными. Он вдохновил многих молодых поэтов. Он несколько раз представлял Иркутск на всероссийском слэме. Фишка слэма же в чем? В том, что каждый раз разные судьи, которые совершенно разные люди, а он мог понравиться всем…  

 

Из «Лао Цзы»

Сентябрь холодными туманами струится.

И каждый вечер в дымных деревнях

Мне подают похлебку у огня –

Куда бредешь старик?

К границе?

 

Мой вол ползет вдоль рисовых долин,

Свои бока вминая в чьи-то судьбы.

Я пью беседы глиняных сосудов,

Храня молчанья хрупкий каолин.

 

Гонцы в погоне.

Во дворцах огонь.

Мчит в факелах за мной молва исхода.

Но звездами ночного небосвода

Свобода жжет уже мою ладонь.

 

К границе!

Там где в пыль уходит степь,

Единственный во всей вселенной,

Не знающий про мой исход из плена,

Свирепый стражник мне обрубит цепь.

 

Здесь слов ясак на стол. 

К утру уйти.

Когда ж в край мира врежется погоня,

Пять тысяч иероглифов агонии

Останутся в конце пути.

 

Вина!

Граничный столб поцеловать,

Растаять в мифе,

В долгой синей дали,

Оставив в мире радости-печали

Свои простые мертвые слова…

Уже понятные ненужные слова…

 

 

Друзей и родственников 

расспрашивала Светлана Фомина

фото Ларисы Федоровой,

из архивов друзей