

Главное впечатление от недолгого общения с творцом — это его удивительная внутренняя свобода, не имеющая ничего общего с эпатажем или снобизмом. В свои 75 лет он отменно выглядит, смело и тонко мыслит, называет вещи своими именами, игнорируя дежурную политкорректность, свежо и ярко реагирует на знаковые приметы времени и продолжает воевать за высокие гуманистические ценности.
Вопреки правилам игры, пан Кшиштоф сам начал с вопроса, адресованного и мне, и, пожалуй, всем иркутянам:
— Скажите, что у вас тут творится? В центре города я вижу огромную вывеску: «Комсомолл». С двумя «л». Слово «молл» — английское, это торговый центр. Что происходит с русским языком?
— Это новшества нашей буржуазии. Есть еще страшнее — модный магазин «БлагоWest», где «west» означает «запад». Такая вот «благая весть» новейшей русской истории. Лингвисты уже дали название этому явлению — «рунглиш».
— Да, да, да… В начале было Слово… Когда безобразно искажается, калечится язык — это красноречивый признак общего нездоровья.
У Кшиштофа Занусси всегда была пятерка по русскому языку. За это ему даже пеняли антисоветски настроенные соотечественники. Говорили: «Ты не настоящий поляк. У польского патриота по русскому должна быть тройка». Это ничуть не смущало известного диссидента. В своих фильмах он проявил себя и как истинный сын своего народа, и как гражданин мира, и как посланец духовной отчизны, где не признается «пятая графа». Многие свои картины Занусси снимал в сотрудничестве с профессионалами Германии, Италии, Франции, России, Украины, других стран. Он ставит свои спектакли в самых разных уголках планеты. В России он давно не гость. Преподает на Высших курсах режиссуры и сценарного мастерства в Москве, почетный доктор ВГИКа.
— Мне близок и симпатичен Иркутск, — продолжает мой собеседник. — И прежде всего потому, что здесь родились и окрепли такие взаимоотношения русских и поляков, каких больше нет нигде, ни в одной другой географической точке. Это потому, что здесь жили в основном ссыльные, которые понимали, что все они — жертвы деспотизма. Это объединяло и польских повстанцев, которые стремились освободиться от русской оккупации, и декабристов, боровшихся с самодержавием. На этом фоне здесь и возникли взаимопонимание, и сотрудничество, и любовь друг к другу, свободные от национальных претензий и ксенофобии.
— Вы выступаете против национализма?
— Разумеется. Национализм ничего общего не имеет с патриотизмом. Он происходит не от любви к родине, а, скорее, от национальных комплексов или неврозов. Так же, как религиозный фундаментализм — от недостатка веры. Где есть ограниченность, косность, где нет перспективы вечности — там тут как тут религиозный фанатик. По-настоящему духовные люди от этого далеки.
— Вы рассказывали, что ваш дед когда-то буквально пешком пришел в Европу из Сибири. Так что вы тоже сибиряк.
— Да, семейная память хранит такой факт. Сибирь — поразительная земля с удивительными людьми. Она всегда была островом свободы, вольного духа. Дальше Сибири ссылать было уже некуда, поэтому люди здесь были отважны, инициативны, ценили свое человеческое достоинство. И этот дух свободомыслия и свободолюбия важно не растерять, не утратить. Вот почему меня так встревожил ваш «Комсомолл» — помесь коммунистической ностальгии с раболепием перед Западом. Это печалит. Как и памятник Ленину в самом сердце города.
— Но ведь это дань исторической памяти, необходимое проявление толерантности.
— Ничего подобного. Это не толерантность. Это принципиально иное. Нежелание или неспособность проанализировать ошибки прошлого, осмыслить их, чтобы не повторять в будущем, а не твердить упрямо, что все было так, как надо. Это очень опасно. Поэтому меня раздражают памятники Ленину на центральных улицах городов России. Терпеть памятники человеку, по милости которого вы так отстали, — это инертность, своего рода политический инфантилизм. Ленину место в музее. Надо идти вперед, а для этого нужно решительно освободиться от роковых заблуждений. Пока Россия еще не распрощалась со страшными годами коммунизма.
— Как вам кажется, когда это случится? Может быть, должны вымереть все, рожденные в СССР, подобно тому, как евреи, родившиеся в египетском рабстве, не вошли в обетованную землю?
— Да, они бродили в пустыне 40 лет, пока не выросло новое, не знавшее плети поколение. Но, я думаю, вам нужно осознанно ускорять этот процесс, расправить плечи, наконец дышать полной грудью, а не оправдывать вчерашний день тоталитаризма. И не впасть в другую крайность, не скатиться до общества потребления, в котором обитают бездумные зомби.
— Не вступить в «комсомолл»?
— Именно, именно… Самое страшное сегодня — потерять идентификацию. Как для страны, так и для отдельного человека. А это, к сожалению, происходит, я это вижу везде, не только в России. Люди все больше лишаются свободы. И происходит это как-то незаметно для них самих. Человека зомбируют СМИ, реклама, ему навязываются стандарты моды, образа жизни. Его нанимают большие корпорации и начинают форматировать под свои стандарты. Он должен одеваться так, как принято в корпорации, отдыхать и развлекаться, как там заведено, рассказывать анекдоты, которые будут там восприняты. И вот уже нет человека, нет индивидуальности, а только член корпорации, винтик в системе. Это серьезная проблема современности. Самое удручающее, что люди, особенно молодые, работают ради денег, а не ради самореализации. Они не имеют отваги, они встревожены, бесправны перед работодателем, не чувствуют себя хозяевами своей жизни. Это ужас. Ведь мы так боролись за свободу! И теперь, когда она наконец вернулась, наши дети так дешево ее продают.
— Наверное, это происходит, когда нет духовного стержня. Сейчас в России мы переживаем возврат к духовным ценностям. Порой это носит нарочитый официальный характер, тоже становится неким общественным стандартом. Вы долгие годы были культурным куратором Ватикана, близко дружили с прежним Папой Иоанном Павлом. Какие истины вы вынесли из общения в клерикальных кругах?
— Прежде всего понял, какая это огромная опасность.
— Опасность?
— Да-да. Кто может отвести человека от Бога легче, чем духовенство? Стоит кому-то из святых отцов повести себя неблаговидно — и готово подозрение, что Бога нет. Я с детства усвоил урок отца, который мне говорил: «Не смотри на священника. Даже если он сластолюбец, это не значит, что заповедей не существует!» И, когда я вижу священников, которые борются за власть, которым важно показываться «у престола», участвовать в политических играх, я просто вспоминаю этот отеческий наказ. Представители Бога — не сам Бог. Если человек в духовном поиске, он не обращает внимания на плотские слабости официальных священнослужителей. Но для этого надо быть подготовленным. Кого-то нечистота духовенства может разочаровать в самой идее духовности.
— Ваше творческое кинообъединение называется «Тор». Это как-то связано со скандинавскими мифами?
— Совсем нет. Тор по-польски значит «траектория». Это путь, который к чему-то ведет.
— К чему же? К чему вы хотите нас привести?
— Ну, это надо смотреть мои фильмы, там все сказано. Я хочу, чтобы человек шел путем восхождения. Цель жизни — это культура. Культура не в смысле искусства. Я имею в виду культуру чувств, культуру взаимоотношений. Где человек умеет подняться до ограничения самого себя, когда он в силах отдать жизнь для другого человека. Когда живет для других. Вот вершина, к которой нужно стремиться. Преодолевая ошибки и моменты падения. Это и есть самое высокое искусство.
— Героиня вашего изумительного фильма «Прикосновение руки» сказала: «Важно постараться прожить нашу жизнь красиво и мужественно. И так честно, как только сможем. Это и есть настоящее искусство». Другой ваш персонаж уверен, что «единственный наш долг — облегчать проникновение добра в этот мир».
— Это так. И ваш фестиваль «В кругу семьи» как раз служит этой святой истине. Вот почему для меня ценно и интересно принимать в нем живое участие.
— Пан Кшиштоф, однажды вы всерьез пошутили, что надо мало читать, мало смотреть и мало кушать. Кушать мало, но хорошо. И читать, смотреть только самое лучшее, только шедевры. Так, по вашему мнению, человек воспитывает аристократизм духа. Что вы посоветуете нам включить в свой культурный «рацион»?
— Мною поздно открыт венгерский писатель мировой величины Имре Морай. Он был эмигрантом, и у нас его не переводили. Мы узнали о нем и его творчестве только с падением коммунизма. В России он еще не известен. Как и итальянский прозаик Томазо ди Лампедуза, по роману которого Лукино Висконти создал фильм «Леопард». Новые кинофильмы я смотрю редко. Очень интересной показалась последняя картина Андрея Звягинцева «Левиафан». Всегда жду новых работ Алексея Германа — сына. Есть не кассовое, не попсовое искусство, облегчающее проникновение в нас добра. Надо напитываться им, усваивать его уроки.
Радикальные высказывания пана Кшиштофа не должны вводить нас в заблуждение. Этот принципиальный человек в то же время сердечен, щедр и любит «ближних», даже очень далеких и мало знакомых. Со своими итальянскими родственниками, владельцами знаменитого бренда бытовой техники, он поддерживает отношения, хотя и не чувствует особенной душевной близости. Зато артистов, которых выбирает для спектаклей, часто приглашает пожить у себя в большом доме под Варшавой. Театр, по мнению режиссера, дело семейное, камерное. Тут важно побыть рядом, поразмышлять, иногда и помолчать всем вместе, проникнуться тканью пьесы. Так когда-то делал Мольер, репетируя у собственного очага. Мэтр порой отправляет исполнителей в Париж, дает им ключи от своей тамошней квартиры. Так он поступает, когда ему нужно, чтобы они впитали удивительную атмосферу французской столицы, «надышались» ее ароматом. Однажды Занусси принял у себя целый курс студентов Богдана Ступки из Киева, чтобы провести с ними серию мастер-классов. Знаменитый кинематографист не согласен с поговоркой «Мой дом — моя крепость». Его мать всегда говорила, что человек не имеет права строить жилище только для себя, чтобы в нем отгородиться от других. В доме должно быть место для друзей, единомышленников, для всех, кто тебе чем-то интересен. Именно такой дом и создал Кшиштоф Занусси, с большой усадебной территорией, с зимним садом, где стоит звучный рояль, с множеством комнат, украшенных картинами, с дверями, всегда распахнутыми для гостей. Здесь нашли кров и заботу девять собак и три кошки, подобранные на улице и взятые из приюта. Хозяин называет их «печалью мира».
Беспородные любимцы вольно чувствуют себя и в доме, и на территории. Все заботы о хозяйстве, хлопоты по приему частых посетителей взяла на себя супруга пана Кшиштофа — художница Эльжбета Грохольски, настоящая графиня, чей род восходит еще к Рюриковичам. Как многие жены больших талантов, она посвящает себя интересам и затеям своего избранника. Муж шутит, что его Эльжбета — как декабристка. Еще одна условная перекличка с сибирской темой.
На фестивале в Иркутске, куда художник приезжает не в первый раз, он не выглядит чужаком. И не только из-за пятерки по русскому. Наверное, человек такого масштаба духовных исканий и прозрений, которого достиг Занусси в своем искусстве «морального беспокойства», в любой точке мира, где происходит что-то разумное, доброе, вечное, будет своим: понятным и близким.
— Чего вы пожелаете нам, иркутянам, жителям Приангарья?
— Побольше солнца. Пусть оно светит вам щедрее. И больше надежды, энтузиазма. Особенно молодежи. Пусть молодые верят, что могут что-то сделать в этом мире. И прежде всего с собой.
Марина Рыбак
-Нельзя сказать, что "Иркутские кулуары" мы воспринимаем, как единственный источник информации, но то, что он заставляет взглянуть на привычные события под другим углом, это да. Это журнал, который интересно именно читать, а не привычно пролистывать, как многие современные издания. Не всегда мнения авторов созвучны твоему собственному ощущению, но определенно, позволяют увидеть многое из того, мимо чего сами бы прошли не останавливаясь. Бесспорно, "Иркутские кулуары" удачное продолжение телевизионного проекта "В кулуарах", который придумал и талантливо реализовал Андрей Фомин.
Андрей Хоменко, профессор, ректор ИрГУПС
Entrainement Nike