Уроки парламентаризма

История учит тому, что ничему не учит, – ухмыляются историки. Они знают: для того, чтоб история хоть кого-нибудь, хоть чему-нибудь научила полезному, требуется очень серьезный по сути дела научный подход. Иначе будешь руководствоваться пропагандистскими мифами, от которых в лучшем случае не будет никакой пользы, а в худшем… Впрочем, все думающие люди и так прекрасно понимают, насколько высоки ставки во власти. В последнее время люди в России все пристальнее вглядываются в события русской истории начала ХХ века. То ли приближающийся 17-ый год давит на мозг, то ли просто общее состояние пугающей неопределенности. Не минула участь сия и нашу редакцию. И решили мы обратиться к специалистам. К счастью, один из них – Виктор Козодой, в прошлом вице-губернатор Новосибирской области, известный пиарщик, а ныне доктор исторических наук, недавно написавший книгу о спикере Государственной думы начала ХХ века «Александр Иванович Гучков и Великая русская революция», – сам приехал в Иркутск и сам все рассказал.

 

Российские обыватели, не специалисты, практически не знают историю первой российской Государственной думы. Несмотря на то, что она сыграла одну из ключевых ролей в отречении Николая II от престола и революции. В лучшем случае, люди что-то слышали, что-то учили о Временном правительстве, а Госдумы, которая работала до 1917 года в течение десяти с лишним лет, как будто и не было. С одной стороны, такую картину происходившего создавала вся мощь пропаганды и агитации СССР, а с другой, в условиях отсутствия парламентаризма и политической конкуренции, эти знания просто были не очень-то и актуальны. В итоге словосочетание «Семнадцатое октября» значит для нас несопоставимо меньше, чем «Октябрь семнадцатого». А зря…

 

– Виктор Иванович, вы согласны, что советская историография сделала все, чтобы мы не выучили уроки деятельности Госдумы до 1917 года, то есть не узнали подлинную историю революции?

 

– Безусловно. Историю пишут победители. И большевики, конечно, не могли признать, что революцию совершили представители буржуазии, интеллигенция. В их варианте истории это мог быть только рабочий класс под руководством большевиков. Первая статья о председателе дореволюционной Думы Александре Гучкове, по сути, на тот момент второго человека в стране, появилась в 1992 году. Из литераторов о нем писал Солженицын, но плохо. Потому что биографию его не знал. И потом, например, тот же Милюков после себя оставил много воспоминаний, книг, а Гучков ничего не оставил, поэтому остался за бортом. А историкам проще прочитать о чем-то в мемуарах, которые, как известно, пишутся не для того, чтобы что-то рассказать, а чтобы что-то скрыть. Обелить себя, приуменьшить чью-то роль в событиях и так далее.

 

– А Гучков насколько активно участвовал в свержении царя?

 

– Он лично принимал отречение Николая II. Из-за этого на него в эмиграции даже было совершено покушение монархистами. Потому что именно он в их понимании был главный, кто сверг царя. По сути, Гучков оказался зажат между двух жерновов. Наверное, еще и поэтому о нем мало писалось…

 

– Откуда в царской самодержавной России взялась Дума, и что она из себя представляла?

 

– Первый опыт парламентаризма – это 1906 год, когда была избрана первая Дума. Она без всякого преувеличения рождалась в громадных муках. Буквально с конца XIX века в России появились новые тенденции, народился новый класс буржуазии, который очень активно развивался. Появилось очень много богатых, состоятельных, и в то же время блестяще образованных людей, которые учились у лучших профессоров лучших европейских университетов, знали по нескольку языков и так далее. И все эти люди хотели сами принимать участие в управлении, в решении каких-то вопросов. Но проблема была в том, что до 1905 года в России вообще было запрещено заниматься политикой кому-либо. Не только пролетариату, а вообще всем. И дворянам тоже. Потому что самодержавная Россия есть один государь-батюшка – и он все определяет. А ваша забота – в лучшем случае, какие-то общественные дела. Почему собственно конфликт начался? Когда умер Александр III, на престол взошел Николай II, и были очень сильные надежды, что сейчас начнутся какие-то изменения. Буржуазные общественные слои обратились с посланием, с адресом к Николаю 1895 года, что «Ваше Величество, просим как-то учитывать…». Потому что, по тем законам, они не имели даже права предоставлять свой доклад о своих проблемах. Это нарушение закона было. А царь им тогда сказал: оставьте все свои бессмысленные мечтания. И все поняли, что толку уже никакого не будет.

 

– Но жизнь не стояла на месте…

 

– Конечно, мир стремительным образом менялся. Появились железная дорога, телеграф, патефоны, большое количество СМИ высокопрофессиональных, то есть формировалась определенная информационная среда. Кроме того, сильно сжались пространство и время. Если раньше от Санкт-Петербурга до Иркутска надо было полгода ехать на лошадях и примерно с такой же скоростью шли новости из столицы, то теперь о новостях узнавали сразу же, доехать по железной дороге можно было примерно за неделю.

 

– И в политической жизни, которая был запрещена, страсти тоже кипели нешуточные.

 

– Да и, в конце концов, – Русско-японская война. Все это привело в первой русской революции. 1905 год. Тогда под воздействием всех этих событий царь принимает известный Манифест «17 октября», где разрешает политическую деятельность и выборы в Государственную Думу. Хотя принципиальное решение было принято немного раньше. Конечно, эта Дума была очень ограниченной, то есть там большой был ценз ограничительный, выборы проходили по куриям, где разные представители были: земледельцы, горожане, крестьяне. Сначала было 3 курии, потом 4. Первый такой опыт, когда в 1906-м году избрали, он был не очень удачный, потому что победили оппозиционеры, они были очень ярые. Самая революционная партия это, безусловно, была партия демократов. Партия «Народная свобода». Современно название ПАРНАС. У них было большинство.

 

– Это было то же самое, что сейчас?

 

– Не совсем. ПАРНАС тогда был другой. Это была профессура, преподаватели, юристы, представители буржуазии. Такой просвещенный слой. Это были хорошие ораторы, они очень хорошо говорили. И через 72 дня их прикрыли. Затем была вторая попытка. Они немного больше просуществовали. Но, тем не менее, тоже не очень удачно, и когда в 1907-м году приняли новый закон о выборах – так называемый переворот был совершен: избрали третью Государственную Думу, и она уже отработала полный свой срок, как положено, до 1912 года.

 

– Она была более ручная?

 

– Я бы так не сказал. Там уже появились более-менее нормальные зачатки парламентского процесса. Но было тоже все не просто. Почему? Во-первых, царь считал, что его заставили, что он под определенными обстоятельствами подписал этот манифест. Соответственно, он оставался ярым сторонником идеи самодержавия. Нельзя говорить – хорошо это было или плохо. Он такой просто был. У него было такое воспитание под воздействием идей Победоносцева, который внушал, что демократия – страшное зло и величайший обман. Во-вторых, чиновники, которые были вблизи, бюрократы, они воспринимали Думу как удлинение принятия управленческих решений. Ни как содействие, ни как политику, ни как выявление и согласование различных интересов. Они считали, что это просто удлинение. Все равно будет то же самое, просто надо с кем-то спорить, кому-то что-то доказывать. А мы-то и так самые умные, что нам депутаты!

 

– Депутаты, со своей стороны, думали примерно то же самое?

 

– Например, Милюков и Гучков были за конституционную монархию. Они считали, что должен быть сильный парламент, который должен формировать правительство, делегировать туда представителей. Царю это, естественно, не нравилось. Как это общественность может управлять – они неграмотные, не профессиональные. Ну, кого-то одного–двух, может быть, можно там привлечь. Гучкову два раза делали такие предложения. Гучков отказывался, потому что он это воспринимал таким образом: если входить в правительство, то у этого правительства должна быть принята программа, и реализовывать эту программу. А это никак не согласовывалось с идеями самодержавия, когда последнее слово всегда за царем. Процедура принятия правительственных решений какая была? До 1905 года царь даже не собирал Совет министров. Глава кабинета – это был такой координатор, он не был начальником для других министров. Каждый министр имел право собственного доклада царю. Он доклад написал, принес царю, царь написал резолюцию – и все это принимало силу закона. Я так решил. Министры были помощники, советники. А ведь могло и как получиться. Вот вы пришли с утра какой-то доклад сделали. Я узнаю попозже. Прихожу через день: ваше величество, так, так и так. Раз – переделали. В результате там происходила вся эта борьба.

 

– Получается, правительство тоже не было едино?

 

– Неоднородно было. Там были как ярые бюрократы, так и просвещенные либералы. И у них была очень сильная подспудная борьба. И как раз либеральные министры специально использовали Госдуму для продвижения своих интересов. Вступали в определенные договоренности. В частности, Александр Гучков был преданным сторонником Петра Аркадьевича Столыпина. Они договаривались продвигать какие-то идеи, и Гучков уже с трибуны от имени Думы что-то такое говорил.

 

– Гучков состоял в партии «Союз 17 октября» – что это была за партия, с какой партией в нынешней Госдуме её можно сравнить?

 

– Я думаю, что на первоначальном этапе «Союз 17 октября» можно сравнивать условно очень с «Единой Россией». Потому что Гучков делал ставку на сотрудничество с правительством. И, по крайней мере, до 1911 года они очень активно сотрудничали, проводили очень много законопроектов. Над ними даже представители конституционно-демократической партии, кадеты, издевались, что это не партия октябристов, а партия последнего правительственного решения. То есть там битва очень активная была между октябристами и кадетами. У нас в советской историографии все смазано: кадеты и октябристы – примерно одно. Ничего подобного! У них очень большие разногласия были, постоянная борьба, тем более, что кадетов воспринимала общественность именно как революционеров. В понимании людей того времени революционерами считались именно кадеты, потому что они были такие радикальные, они требовали. А все остальные… эсеры там – это террористы, их всерьез не воспринимали, большевиков вообще никто не знал, кроме полицейских и тех, кто ими занимался по роду службы. Это абсолютно были маргинальные партии.

 

– А что произошло в 1911 году? Почему закончилось сотрудничество октябристов с правительством?

 

– Там еще один минус был, у всей этой системы, который и привел к конфликту. По тем законам, была 87 статья, так называемая, что в случае какой-то ситуации царь имел право временно приостановить работу Думы. Буквально на несколько дней. А когда Дума не работала, принимали нужные указы. Вот собственно в 1911 году так и произошло. Когда внесли закон о земствах, Верхняя палата его отклонила, и, вместо того чтобы делать согласительные комиссии, Столыпин добивается от царя вот этого указа о приостановлении деятельности Госдумы и Государственного совета на три дня. И за это время пропихивают этот закон, подписывают. Это столыпинский закон, более того: Гучков его поддерживал. Гучков потом сильно обиделся, потому что его устраивал закон, но не устраивала процедура. Он был волюнтарист, он говорил: «…вы нанесли очень серьезный вред нашей молодой конституции». Так они воспринимали «Манифест 17 октября». Это был прообраз конституции для него. На самом деле, конечно, конституции никакой не было. Он считал, что если есть разногласия – надо создавать согласительную комиссию, а не так чтобы нагибать парламент. В результате Гучков, который был председателем Государственной Думы, он подает в отставку и уходит. Потом следующая Дума была. Уже четвертая. Они доработали до февральских событий 1917 года. И на этом, собственно говоря, все и прекратилось.

 

– Что делала Госдума до революции 1917 года? Она смирилась со своим положением пятого колеса в телеге?

 

– Нет, не смирилась. Более того, именно от нее в это время исходила главная опасность для власти. Чисто внешне с 1909-го по 1916 год это были самые спокойные времена у нас. Об этом говорят сами руководители охранных отделений в своих воспоминаниях. Партия эсеров была практически разгромлена, анархисты были разгромлены, социал-демократы – либо в тюрьмах-ссылках, либо в основном за границей находились, включая Ленина. Какое-то серьезное влияние на развитие общественно-политической ситуации они не оказывали. Другое дело – Дума. В 1915 году в Государственной Думе образовался прогрессивный блок, на базе которого начали создаваться совершенно легальные общественные организации, которые и готовили революцию. По крайней мере, в умах. Ведь накануне революции сложилась парадоксальная ситуация: власть практически проиграла информационную войну. И газеты в основном были оппозиционного либерально-интеллигентского плана, где ругали министров. Царя не очень ругали, конечно, но методом фельетонов, методом иносказаний – и его тоже. Например, Василий Маклаков в 1915 году опубликовал известную статью, которая всю Россию думающую всколыхнула. Это статья «О бешеном шофере». Он такую аналогию провел, представьте себе: вы едете в автомобиле с горы, у вас сидят жена, мать, дети, а водитель оказался бешеным, сумасшедшим. И что делать в этой ситуации? Водитель не понимает, он думает, что все правильно делает, а там впереди пропасть. Все, разумеется, поняли, о чем идет речь, что водитель – это Николай II, мать – это Россия и так далее. У газетчиков был очень хороший язык, очень грамотные были люди, и сам жанр был очень сильно развит.

 

– Ну а Гучков-то реально готовил революцию, или его потом просто позвали принять отречение от Николая II?

 

– У меня есть некоторые основания полагать, что он принимал самое непосредственное участие в подготовке революции. Во всяком случае, он точно владел технологией организации революций. Я в архивах нашел документ очень интересный. Это его письмо к Врангелю декабря 1922 года, где он предлагал Врангелю совершить государственный переворот в Болгарии. Потому что там остатки армии находились в Болгарии. Их активно притесняли. Деваться было некуда, никто им не помогал, финансирование прекратилось. Голодуха, разруха, полиция хватает, сажает, высылает. А куда ехать-то? И он пишет: «Все дипломатические методы мы исчерпали, никто нам помогать не будет, единственный способ – надо там совершить государственный переворот». А дальше у него восемь листов машинописного текста, где прямо расписано, что и как надо делать. Это похоже на те методы, которые Ганди применял для свержения англичан. Так называемые методы ненасильственной борьбы, что-то наподобие оранжевых революций современных.

 

– Ясно. У нас сейчас Думы считают от 1993 года. С точки зрения вас, как историка, это правильно – или все-таки надо считать от истоков? Есть реально какая-то преемственность?

 

– Я думаю, это принципиальной роли не играет, как считать. Хотя преемственность, знаете, в чем заключается… Ни та Дума не имела права формировать правительство, ни эта Дума не имеет права формировать правительство. В чем самый большой вопрос был, такой предвестник революции февральской. Это когда с 1915 года очень активно началась тема создания правительства народного доверия. То есть избрать такое правительство от Думы, которому доверяет общественность. У нас же такого нет. Единственное – это то, что председатель правительства предлагается президентом и согласовывается с Госдумой. Сами министры Думе не подотчетны. Хотя они выступают с докладами, но это больше такие совещательные функции.

 

– А либералы тогдашние и либералы сегодняшние – это одно и то же?

 

– Это две большие разницы. Вот смотрите. Кто были либералы того времени, поколения Гучкова? Гучковы, Морозовы, Рябушинские, Зимины. Гучков – это четвертое поколение купцов. Его прадед был крепостной крестьянин, который выкупился на волю, создал свою фабрику. Те богатства, которыми они обладали, были накоплены несколькими поколениями. Они его развивали, они понимали, как это нужно делать, они становились супербогатыми, входили во власть. Гучков активно в Москве занимался водопроводом, канализацией, трамваем, электричеством – ЖКХ, говоря современным языком. Люди того времени, они же не создавали свое богатство приватизацией, чтобы у государства кусок урвать. Поэтому и психология разная, ментальность разная. Одно дело – ты где-то там спер правдами и неправдами. Или по договоренности. Есть во власти друзья, пришли и договорились: давай приватизируем, а потом поделим. Приватизировали и поделили. Поэтому совершенно другой слой. Прошедший естественный отбор, образованный, у них было очень сильно чувство патриотизма, они действительно очень переживали за страну. Я просто настаиваю на этом. Потому что это как-то упускают из виду.

 

– Может ли история быть источником знаний хотя бы о том, чего точно не стоит делать, если мы не хотим великих потрясений в своей стране?

 

– В истории нельзя проводить стопроцентные параллели с нашим днем, люди были другие, думали по-другому. Совсем не так, как мы с вами. Поэтому однозначных ответов мы там не найдем. Но кое-какие выводы делать, конечно, надо. А для этого надо знать историю. Причем на хорошем научном уровне. Хотя бы тем, кто принимает управленческие решения. Политика – это выявление и согласование разных интересов. Если партии будут иметь вид декорации, ни к чему хорошему это не приведет. Если мы проблемы загоняем вглубь, если интересы громадных слоев населения, в том числе групп элит, не учитываются – существует серьезная опасность, что когда-то это рванет. Если воду в металлический сосуд запаять и сжимать, она все равно найдет себе выход. Не сжимается вода! По времени этот процесс может варьироваться: два года, пять лет, десять лет – но итог один.

 

– Спасибо за рассказ, будем надеяться на лучшее, на мудрость наших правителей.

 

– И вам спасибо.

 

Ανδρικά Nike Тимофей Ленский

Иркутские кулуары