Оккупация города Клинцы. Из воспоминаний Нины Петровны Шляховой (в девичестве Скрипкиной)

Подробности

Создано: 09.05.2013 10:08

Просмотров: 8660

Они сели во дворе и что-то обсуждали. Мы с братом Виктором слышали слова – эвакуация, война, подводы. Мы уже были в том возрасте, когда было понятно – случилась беда. Общая беда! Страшно нам не было. Молодость не знает страха. Мама сидела тихо и гладила руку отца. Отец собрал вещи, мама положила ему сала, домашней колбасы, хлеба. Отец обнял нас  и сказал, чтобы мы были внимательны. Чтобы мы не доверяли незнакомым людям. И ушел в управление НКВД, где  работал старшим оперуполномоченным.

В обед на большой высоте над городом прошло около двадцати самолетов. Они натужено гудели. Стекла в домах дрожали. Стоял гул. Через час они возвращались, и один из них вдруг резко пошел вниз и сбросил на город три бомбы. Он видимо не сумел все бомбы сбросить. Они упали около Стодола. Мы видели столб дыма и пыли. Мама запретила нам туда ходить, но соседки вечером рассказывали. Что бомбы упали далеко от домов, убило только лошадь. Самолеты летали над нами еще несколько раз. Я бегала к отцу на работу, меня там все знали, поэтому и  пропускали. Все там были с оружием, на столе стоял пулемет. Отец сидел в своем кабинете, за столом с зеленым сукном. На столе стоял телефон. Отец спросил у меня как мама и брат. Я ответила, что все в порядке. Отец сказал, что надо в саду рыть глубокую землянку, чтобы в случае бомбежки прятаться. Я стала его уверять, что скоро все закончиться…он лишь усмехнулся и сказал, что все только начинается. Страна несет большие потери в технике и войсках. «Вы должны быть сильными…теперь это горе общее!» Сказал он напоследок и отправил меня домой. В течение месяца практически ничего не изменилось, мы вырыли землянку и траншею - если засыплет, можно вылезти к дому. Мальчишки мечтали о войне, мечтали об оружие. Витька был заводилой, они проводили стратегические игры, но никто  не хотел быть за немцев. Все хотели быть только советскими солдатами. Лето было жаркое, мы бегали купаться на Стодольское озеро. Вода была теплая, по - второму разу цвели сады, город стоял на своем месте. Как будто бы и не было войны.

Но пришел июль. В окрестностях стали появляться немцы-диверсанты. Они перерезали провода, нападали на автомашины и поезда. Убивали солдат и работников администраций. С ними  боролись специальные отряды НКВД. Брали в плен украинцев, которые уже служили у фашистов. Их расстреливали во дворе управления НКВД. Участились налеты на город. Появлялось семь-восемь  самолетов и, став в круг, по очереди сбрасывали бомбы. Сначала был ровный звук, потом …ИИИИИИИИИИ…тишина, и резкие частые взрывы. Иногда на них набрасывались наши истребители. Мы все кричали « Гастелло», это был наш сосед, который уже тогда был летчиком. Тяжелые бомбардировщики начали бомбить нас в начале августа 1941 года. Город горел. Был разбомблен госпиталь с ранеными. Они пытались спастись, прыгая с окон. Разбивались на смерть. Трупный запах долго стоял над этим местом. Одна из бомб разрушило часть нашего дома. Чудо спасло нас. Мы буквально влетели в землянку,…и сразу же грянул мощный взрыв. Меня легко контузило. Выглянув на улицу, увидела, как по улице катиться кровать, на которой лежит наш сосед…без головы. Это было ужасно. Через город потянулись обозы с ранеными. Часть из них размещали в госпитале и школах. Их было очень много, очень. Воздух пропах кровью. 

Скоро стало ясно – советские войска стремительно откатываются на восток. В городе началась паника. Грабили склады, уносили все, что можно было унести. Милиция и армия закрывала на это глаза. Не доставаться же всему немцам. Мы с девчонками тоже побежали к текстильной фабрике, а там грабят склады. Я схватила большую коробку и побежала домой. Мама отругала меня и заставила все отнести назад. Бог не простит воровства!  А в коробке были просто пуговицы…На улицах появились провокаторы,…они распускали слухи об успехах фашистских войск, о порядочности и дисциплине немцев. Если их удавалась поймать, они были расстреляны на площади.  Среди провокаторов были  русские, евреи, украинцы и белорусы. Они надеялись на то, что немецкие войска успеют их освободить. Но их расстреливали без суда и следствия. Вполне возможно среди них были просто испуганные люди. Работники горкома партии, управления НКВД, комсомольцы срочно собирались к уходу в леса. Там уже были созданы партизанские базы. Брянские леса огромны, и зачастую трудно проходимы. Днем 17 августа город покинули войска, оставив раненых. Вечером ушли партизаны. Город вымер. По улицам ходили бывшие бандиты, сбежавшие из тюрем. Вышли на улицы и те, кто ненавидел советскую власть. Один из них встретил мою маму у ворот и угрожал ей. «Где твой муженек? Куда он сбежал, чекист проклятый!» Маму спасло позже то, что многие знали, что она с мужем давно не живет. И многие знали, что он оскорбил ее веру. А в старообрядческом городе – это был великий грех. Но никто не знал, что мама ранее договорилась с отцом о встречах. Партизанам нужны были свои уши и глаза в городе.

Ночью 18 августа 1941 года в Клинцы вошли моторизированные части  немцев. Для нас было интересно впервые увидеть танкетки - небольшие мотоциклы на гусеничном ходу. Пешком никто не передвигался, все сидели на мотоциклетках или мотоциклах. Они были в пыли, грязные, в тяжелых касках, с автоматами наперевес. Но они…улыбались. Появились какие-то личности с цветами. Преподнесли захватчикам хлеб с солью. Солдаты угощали детей печеньем, много фотографировались с нашими старшими девушками. Курьезный факт - над входом в  Дом Советов повесили  портрет Гитлера. А перед ступеньками стоял памятник В.И. Сталину. Он так и простоял  два  года оккупации. Его не снесли. Немцы заставили музыкантов театра играть произведения немецких авторов. Никакого  сопротивления город не оказал. Его просто сдали. Через несколько дней войска ушли из города, оставив в нем службы жандармерии. И комендатуру. Некоторые девушки устроились туда на работу. Я ходила туда мыть полы. Я хорошо знала немецкий язык, и понимала все разговоры. О них я вечером передавал маме. А мама уже по своим каналам передавала партизанам. Странно, но немцы в это время никого не трогали, по крайней мере, об этом не говорили. Все евреи города были поставлены на учет и были обязаны носить желтую круглую нашивку. Строжайше было запрещено с ними общаться. А как же с нашими подружками? Да никак, мы и играли вместе  и разговаривали. И хоронили мы их тоже. На Подоле была запретная зона. Мама с соседками  ходила туда один раз и рассказала, что из мерзлой земли торчали части тел, расстрелянных людей. Торчали и головы. Немцы их даже не зарыли.

В 1942 фашисты установили в городском саду Воровского бюст А.С. Пушкина. Он так и стоял там, уже в мирное  время…  Неожиданно вновь запустили ткацкие  фабрики и  кожевенный завод «Красный гигант», обувную фабрику, при немцах…  заработал кинотеатр.  Открылась библиотека, баня. В церквях шли службы. В комендатуре я видела немецкого солдата, которые рисовал акварели. Его звали Фриц Браунер. Они были такие мирные. Светлые… Но были у него и акварели военной тематики. Он часто рисовал посетителей комендатуры или  сценки из жизни. Видимо немцы, не встретив сопротивления, находились в эйфории от своих побед. Им не нужна была жестокость. Нашу учительницу, например,  взяли на работу в комендатуру, в отдел пропусков. К ней часто ходила моя мама. О чем они разговаривали, я не знаю. Но я  видела у нее пустые бланки пропусков. Позже немцы арестовали ее. Но чем дальше отодвигался фронт от нашего города, тем больше потерь было у фашистов. Ведь начали действовать и партизаны. Стали взрываться мосты, поезда с техникой, с солдатами. Убивали полицейских. Весной 1942 года немцы устроили похороны полицейского. Он был предатель из военнопленных - грузин. И его как православного, отпевали в храме. Силой согнали народ.  Он до сих пор  похоронен на  Почетухе. Убили одного из служащих комендатуры.  И они начали нам мстить. Раненных военнопленных перевезли в Сураж. Часть из них, находящихся в критическом состоянии,  были убиты в госпитале.

Начались массовые расстрелы евреев. В Унече был создан лагерь для евреев. Их свозили туда полицейские. Избивали, расстреливали тех, кто не хотел идти. В Дубровке евреев немцы загнали в здание старой кузницы на спиртзаводе и заживо сожгли. У нас в Клинцах проживало около 5 тысяч евреев, в 1941 году в поселке Банный было создано первое еврейское гетто, второе  в  общежитии фабрики имени Октябрьской революции, находившейся рядом с хлебозаводом. Первые расстрелы начались уже в сентябре 1941 года, к зиме было расстреляно около трех тысяч евреев. Там было много детей.   Некоторым удавалось спастись, они прибегали в город к своим соседям. И люди, рискуя своей жизнью, прятали их от немцев. К нам прибежал соседский мальчишка, ему было лет десять, он был весь в крови. Мам спрятала его в погребе с картошкой. Через два дня его переправили в безопасное место. Одна из соседок, скрывая еврейскую девочку, вынуждена была выйти замуж за полицейского! И только после освобождения города смогла доказать, что не является предателем. А полицейский сбежал на Запад. Но если немцы находили беглецов – расстреливали всех, кто их укрывал. Всех, не щадя никого!

Мы с моей подружкой Верой Морозовой пробрались в овраги за Стодолом и увидели, как там украинские полицейские расстреливают людей. Там были и немцы. Но в основном это полицейские ставили детей на кромку рва и били прикладами по головам, соревнуясь  силой удара. Немцы подходили и стреляли из пистолетов. Добивали…Я видела, как одного маленького мальчика, немец поднял за ноги и с воплем «Аа…ах!» ударил  головой о сосну. Голова раскололась как арбуз. После этой сцены мы с подругой «рванули» прочь. Несколько дней мы не могли разговаривать, не могли слышать этот язык. А они ходили по городу и предлагали детям конфеты…Улыбались.  

Немцы понимали, что информация к партизанам попадает из города. Начались расследования. Нашу учительницу немецкого языка бросили в тюрьму. Ее выдала подруга. Но ее не расстреляли…и даже отпустили. Потом арестовали старшую сестру моей подруги – Анну Кузиченко. И после страшных издевательств расстреляли. Были расстреляны Валентина Гиренкова и Ольга Деменюк.  В город вошли  части, сформированные из итальянцев, венгров и  финнов. Весной  на станцию пришли немецкие эшелоны с танками. Я и об этом рассказывала маме. Танкисты так и не покидали составов, жили где-то неделю. Но партизаны не смогли их уничтожить, охрана была сильная. Несколько дней в городе стояли специальные формирования из армян, азербайджанцев, и украинцев. Все они были направлены на борьбу с партизанами.

Пришли в город и итальянские части.   Я впервые увидела живых вьючных ослов. Итальянцы шли в отличной форме, чистенькие, как на парад. Им ежедневно  готовили макароны с сыром, а остатками они делились с сиротами.  Немцы надеялись, что итальянцы обеспечат надежную охрану военным объектам. Через месяц итальянцы превратились в самых настоящих бродяг. Они не ходили по домам, как немцы, и не отбирали еду у населения. Нищали они на глазах.  Сначала итальянцы занялись натуральным обменом - меняли папиросы и сладости на хлеб. Именно они открыли первый "Черный рынок", который работал  вечером возле здания Первой школы. Летом 1942 года итальянцы вынуждены были  менять на продукты уже свое зимнее белье из тонкой шерсти.  Люди жалели итальянцев. Они не хотели войны и прямо об этом говорили. За еду, они работали в садах у жителей города. Они были и отличными строителями. Нередко они предупреждали об облавах и возможных арестах. Мы видели, что немцы заметно нервничают, что итальянцы все чаще говорят о доме, о партизанах. Один из них расспрашивал о них соседей. А один из соседей его и продал. Немцы его арестовали. Он прост исчез. Скорее всего, расстреляли, и никто дома не знает, где он лежит. В городе все чаще стали появляться листовки, полицейских расстреливали на улицах. Их резали ножами и оставляли истекать кровью на улицах. Они перестали чествовать себя в безопасности. В городе стали работать оперативные службы жандармерии и гестапо. Видимо в городе сформировалось крепкое и боевое подполье. И фашисты решили пролить еще больше крови. Но их время ушло.

А город уже начали бомбить наши летчики. Немцы так не бомбили. Мы не успевали поднять головы. Бомбы падали в районе железнодорожной станции, в центре, в районах фабрик и военных складов. Тогда погибло много мирных жителей, мы просто не успели сбежать из города. Немцы на себе испытали, что такое гореть заживо. Разбомбили их военный госпиталь, раненые в бинтах пытались выползти, но не могли. Они горели заживо.  По городу били пушки, чьи – русские или немецкие мы не разбирались. Самим бы спастись. Горели наши сады. Немцы в панике бросали технику и спешно покидали город. Атака на город шла с нескольких направлений. Потом мы узнали, что с одной стороны немцев били партизаны. Там был и мой папа. Он возглавлял Выгоническую оперативно-чекистскую группу.  Брат Витька сбежал куда-то, мама плакала и думала, что его убили. А он гордо вошел в город вместе с отцом, в одной из партизанских колонн. Нас освободили. Отец был тяжело ранен, его оставили в Клинцах. А мой бесстрашный брат Витька ушел на фронт  добровольцем. Горел в танке, получил тяжелое ранение, войну закончил в 1945 году.

А сейчас у меня двое сыновей. Одна невестка из Германии, другая из России.  Пятеро немецких внуков и  двое русских внуков.  Четверо  правнуков. Двое – немцы, двое французы. И все они мне очень дороги. И не виноваты они в той трагедии. Пусть живут счастливо. Бог Вас не оставит.

Ваша Нина Петровна.

Вячеслав Шляхов