Мы открываем новую рубрику, и пусть она будет интернет-вариантом акции «Бессмертный полк». Пишите о своих родных, а мы будем публиковать ваши воспоминания. Сегодня – первая ласточка!
«Победа не даётся раз и навсегда. Её приходится подтверждать каждый раз, когда наступает беда. Каждое поколение одерживает Победу. Русская Победа была всегда, с тех пор, как существует Государство Российское. Её снискали дружины Олега. Рать Александра Невского. Полки Дмитрия Донского. Она являлась под Полтавой и Плевной, под Бородиным и Сталинградом. Она явится нам на поле великой брани, каким является русская жизнь, где всегда решается один и тот же вопрос: быть ли миру справедливым и Божеским, или впасть в погибель».
Александр Проханов
«Я не участвую в войне – война участвует во мне»
Как дерево питается от корней, так и человек получает силы, обращаясь к своим корням, – к нашей истории, памяти о людях, оставивших в ней яркий след. Особенно когда настоящее видится в темном свете, стоит остановиться и заглянуть в прошлое, откуда предки нам незримо шлют свою поддержку.
Время неумолимо превращает «в белых журавлей» поколение победителей в Великой Отечественной – Второй мировой. Но навечно останется память о их Победе, о том, как, будучи молодыми, они были верны своей Памяти о победах предков над врагами Отечества и «приближали, как могли» свой День Победы. А наш долг – хранить верность этой Памяти, передать её, как передают самое дорогое наследство. Память о той страшной войне, о тяжелейших 1418 ее днях и ночах. Память о тех, кто не дожил до Победы. О тех, кто верен их Памяти и продолжает творить Русские Победы в наши дни.
Для меня и моих сверстников война казалась очень близкой – одна за другой в первые школьные годы от боевых ранений случались ранние смерти отцов наших одноклассников. Мы стояли в почетных караулах у изголовий безвременно ушедших, как бы принимая от них саму Память. Парни-десятиклассники, а их в те годы было всего по двое-трое на класс, как старшие в семьях, шли после уроков работать грузчиками, потому что отцы или не вернулись с фронтов, или вернулись калеками. Наша учительница Аделия Львовна, приятельница моей мамы, рассказывала, как четырнадцатилетней девчонкой чудом вырвалась из гетто, из Украины добиралась (что стоит за этим словом – дай Бог не знать никому) до наших отступающих частей всю осень и начало зимы 41-го – догоняла их, ориентируясь ночами на звук канонады. Наш школьный водитель семнадцатилетним парнишкой на грузовике доставлял продукты по Дороге жизни в Ленинград – ему и в 1960-е трудно было ездить по городу, подчиняясь правилам. А выезжая за город, он вел машину так, как привык на войне: только правая нога на педали акселератора (как тогда называли педаль газа) и руки на руле, сам – весь на подножке. Он вертел головой во все стороны и вверх (кепка – козырьком назад), привыкнув так водить машину под бомбежками. А дорогу он чувствовал сердцем – оно его ни разу не подвело на Ладожском озере…
Яков Максимович Косенко... Он был начальником 4-го цеха Ангарского электромеханического завода в конце 1960-х, куда я пришла зарабатывать стаж для поступления в вуз. Проработав на заводе три года, близко общаясь с его дочерью Ольгой, моей ровесницей, работавшей в соседней бригаде, я и не предполагала, что на оккупированной Украине за голову этого тогда еще совсем молоденького дерзкого до нахальства и бесстрашного паренька фашисты обещали награду в 10 тысяч марок.
В своих агитках оккупанты не скупились на награды
И лишь в 1990-е у своих родственников в Ангарске познакомилась с одним из его сыновей. Разговорились. Узнав, что я работала в цехе отца, его сын рассказывал, каким героем был Яков Максимович. Нельзя не признать, что сам Бог и родная земля берегли его, потому как охотились за ним не абы кто, а самые что ни на есть асы СС и Абвера. Долго поражалась и восхищалась я безоглядным мужеством своего бывшего начальника.
Сами же фронтовики не любили вспоминать войну. Но и забыть ее не могли.
«Полыхал над землёй небосвод, как багровое знамя»
Высокого звания Героев Советского Союза удостоены тысячи и тысячи воинов. Но геройски защищали Родину миллионы солдат, офицеров, партизан, ополченцев, подпольщиков. Одним из таких геройских защитников был муж моей тети Александр. Ему было девятнадцать, когда началась война, но призвать его не успели – враг уже занял Ярцево, где жила их большая семья. Все, кто не хотели служить немцам, а решили защищать от них свою землю, ушли в партизаны. С ними ушел и Саша. Бойцом он был отчаянным, порой бесшабашным и безрассудным. Много раз чудом выходил живым и невредимым из тяжелейших рейдов и операций. Видимо, Бог внимал молитвам его матери и хранил его. Изредка ему удавалось передать весточку о себе родным, а иногда и забежать ненадолго – тайком повидаться.
Однажды зимой приполз он с обмороженными ногами к маме – к кому же еще. Со слезами лечила мама его ноги, укутала, спрятала сына на печи. Но не дали ей долечить парня. Среди ночи вломился в дом староста Степан, верный слуга новых хозяев. Кто-то «стукнул» ему о возвращении Саши. Пришел с угрозами, требовал выдать сына и, как ни просили, ни напоминали о былом, не отступал, что бы ему ни предлагали в качестве отступного. Уходя, сказал, что утром придет с немцами – уж очень выслужиться хотелось, свои тридцать сребреников за партизана получить. Только Степан ушел, стала собирать мать сына: «Хоть ползком, хоть перекатом, но уходи в лес – не отступит от своего злыдень, пока тебя не убьет!»… Разве словами расскажешь о боли материнского сердца, о страданиях молодого партизана? Уполз он в ночь – но выжил, а воевал еще отчаянней. О нем уже и Москва узнала, и был он назначен командиром.
А когда наши войска, наступая, приблизились к Ярцево, планировалась совместная наступательная операция с партизанскими частями. Началом ее должна была стать мощнейшая артподготовка. Конечно, подготовка к наступлению велась с соблюдением секретности, никто не знал сроков его начала. Но когда приказ был получен, отчаянный Александр, выполнив все предписания, в короткие минуты перед наступлением, не раздумывая, бегом бросился в родные места. Лишь только на несколько мгновений забежав в дом, не отдышавшись даже, успел сказать, что скоро начнется массированный артобстрел: «Бегите, дорогие мои, предупредите всех, чтобы прятались в норы, в подвалы – огонь будет страшный!». Исполнил сыновний долг – и тут же назад, в лес, к своим обязанностям бойца и командира.
Все домочадцы разбежались по разным улицам, успели оповестить односельчан, но только они собрались в избе, как вдруг небо словно обрушилось: артиллерия, бог войны, делала свою страшную, но необходимую работу. Не успели они спрятаться от огненной стихии. Тогда мать Александра быстро сняла образ Богородицы из красного угла, собрала вокруг себя всю многочисленную малолетнюю семью, укрылась с ними за печкой. Все тесно придвинулись друг к другу. Прижала Наталья образ к груди и стала молить Заступницу: «Спаси нас, Матерь Божия, моли Сына о нас, моли Его и о сыне моем». И пока небо сыпало на землю рвущееся железо, вся семья повторяла за ней слова молитв.
После того артобстрела не осталось в селе ни одной целой избы – торчали на пепелище среди дыма и гари только печные трубы. И дом семьи Александра тоже был разрушен до щепы. Уцелел лишь тот угол за печкой, где мама его пряталась с детьми. Все они были живы и целы, ни один осколок не задел их – Богородица прикрыла и спасла тех, кто прежде себя спасал других. А жители села, успевшие спрятаться и тем спастись, и спустя десятилетия не уставали благодарить Сашу за его, по сути своей, подвиг…
После освобождения Ярцево Александр – уже в офицерском звании – со своими партизанами влился в части действующей Армии. Вскоре он был комиссован по состоянию здоровья и направлен на руководящую работу на ст. Мальта.
У нас у каждого к войне свой счет, своя Память
Своя память о войне, свой счет к ней есть у каждого из нас. Для нашей семьи – это пропавший без вести в 1941-м муж моей тети, отец четверых детей. Ни одной весточки он не прислал с войны, и десятилетия поисков не принесли ответа, доехал ли он хотя бы до фронта, или разбомбили их состав с пополнением.
…В начале 1990-х Восточно-Сибирское книжное издательство готовило выпуск «Книги Памяти». Автору этих строк довелось делать корректуру первого тома. Боль не отпускала сердце с первых строк книги. От тысяч молодых земляков «в сороковые роковые» остались всего лишь короткие записи: две даты, очень близкие по времени, и несколько слов – откуда призывались, на каком фронте и в какой части воевали, где их, если «повезло», «зарыли в шар земной». Постепенно прочитывая страницу за страницей, дошла до строк о дате и месте гибели друга и односельчанина моего покойного отца. Без сердечных капель не обошлось. От папы, с 1936 по 1945-й – военного водителя, мы с детства знали, как погиб его друг. Они вместе призывались Куйтунским райвоенкоматом, служили тоже вместе. Как и всегда, рядом были, отбивая ту последнюю для Василия атаку свирепых японцев. Прошитый через весь живот автоматной очередью самурая, друг умолял избавить его от смертельных мучений – «добей, добей» («и подгребал кишочки с песком в живот»)... Невозможно было исполнить последнюю просьбу друга, но и вырвать его из лап «косой» – тоже. Стиснув зубы, ринулся отец тогда в бой: думаю, не за двоих – за десятерых бил врага. И потому больше других дорожил своей наградой за тот бой с самураями – медаль «За отвагу». Отец до конца дней страдал, вспоминая о своей беспомощности в минуты гибели друга, вновь и вновь проживая и ужасаясь потере. Война не отпускала его, боль не притуплялась. Всегда мы слышали скрежет его зубовный, если из приемника доносилось: «…мой дружок в бурьяне неживой лежит».
А, собираясь компанией, бывшие фронтовики любили петь «На позиции девушка провожала бойца», «Ехал я из Берлина»… Но особенно – «Эх, путь-дорожка фронтовая, не страшна нам бомбежка любая! А помирать нам рановато, есть у нас еще дома дела!». Оставаясь же один, папа долго потом сидел в своей комнате, опустив голову в ладони, тихо пел любимые «Темную ночь» и «Эх, дороги». Эти же песни были и колыбельными для нас, его детей. Чуть больше года не дожил мой папа до главной нашей песни – «День Победы». И буквально каждый раз, когда я её слышу, я очень сожалею, что он её не слышал. Это ведь больше чем песня. Теперь уже тоже покойный отец мужа, фронтовик и участник Парада Победы 1945-го, тогда, в 1975-м, впервые прослушав «День Победы», сказал: «Я тридцать лет ждал эту песню». Когда он слушал эту песню, в его глазах блестели слезы, и это были его единственные слезы, которые я видела.
В первые послевоенные годы каждое воскресенье со станции Китой заботливая и внимательная сестра приводила на базар ангарского поселка Майска, где мы жили, своего брата – героя-танкиста. Брат играл на баяне и пел трогательные песни о любви – это было его единственной возможностью хоть небольшого заработка. Молодой слепой музыкант горел в танке на Курской дуге, но выжил. До сих пор помню его лицо – сплошной шрам с постоянной нежной улыбкой и обращенным вверх лицом, как будто он, не видя внешнего мира, всматривался во что-то очень светлое то ли высоко в небе, то ли глубоко в себе, чего нам не дано видеть.
Ну что с того, что я там был,
В том грозном «быть или не быть».
Я это все почти забыл,
Я это все хочу забыть.
Я не участвую в войне –
Война участвует во мне.
И пламя вечного огня
Горит на скулах у меня.
Это стихи Юрия Левитанского – фронтовика и одно время нашего земляка.
…Население нашей области в сороковые годы было малочисленным – не было еще многих построенных позже городов. На фронтах Великой Отечественной воевали 200 тысяч наших земляков. Их ждали – каждого из двухсот тысяч, каждый из них был единственным. 79 тысяч фронтовиков не вернулись с войны. Те, что вернулись, ВСЕ были тяжело ранены войной, даже если пули, осколки, ножи и штыки, огонь врага не коснулись их тел – дУши победителей были все в шрамах, в кровоточащих ранах. На всю оставшуюся жизнь.
Не только за свою страну
Солдаты гибли в ту войну,
А чтобы люди всей земли
Спокойно ночью спать могли.
(Евгений Евтушенко)
Галина Костина
ВСЕГДА ЧИТАЮ ЖУРНАЛ С УДОВОЛЬСТВИЕМ, ПОРАЖАЮСЬ СМЕЛОСТИ СУЖДЕНИЙ. ЖЕЛАЮ БОЛЕЕ ГЛУБОКОГО АНАЛИЗА ЯВЛЕНИЙ И БОЛЬШЕ ЗАДИРИСТОСТИ
Николай Куцый, профессор, доктор технических наук