Заговор эпохи позднего застоя

Подробности

Создано: 25.01.2020 21:33

Просмотров: 2503

Филологический факультет госуниверситета в советские времена называли «факультетом невест». На отделении русского языка и литературы парень-студент был редким явлением, соотношение составляло примерно двадцать на одного. И вот нет чтобы флиртовать с юными девами-филологинями и предаваться простым радостям жизни – эти юноши предпочитали выбирать другой путь.


Мокрое дело

Весна 1983 года. На набережной Ангары собрались три студента филологического факультета Иркутского государственного университета им. А.А. Жданова – Игорь Чёрный (Игорь Подшивалов), Семён Маренин (Владимир Симиненко) и автор этих строк. Как сейчас помню, мы присели на лавку напротив здания, которое ныне имеет солидную вывеску «Арбитражный суд Иркутской области» и стоит по бульвару Гагарина. На этом месте мы и решали вопрос о жизни или смерти ещё одного студента и участника тайного сообщества «Новые коммунисты» Джо (Евгения Денисова).

Политическая подпольная организация была создана на филологическом факультете после кончины лидера СССР Л.И. Брежнева по инициативе и согласованию Семёна Маренина и Игоря Черного во время перекура между лекциями. Первый предложил заменить павших бойцов, второй – продолжить борьбу, а третий, то есть я, примкнул к ним. Вскоре нашёлся четвёртый – Джо.

Под «павшими бойцами» подразумевался, прежде всего, руководитель литературно-политического кружка «Вампиловское книжное товарищество», выпустившего самиздат – «Литературные тетради», Борис Черных. Вокруг него группировались несколько студентов филологического и исторического факультетов. В конце мая 1982 года он был арестован и в марте следующего года приговорен судом к пяти годам строгого режима и трём годам ссылки.

После разговора в курилке Игорь Чёрный и Семён Маренин сразу же принялись разрабатывать рукописные документы типа программы и устава партии. По настоянию Чёрного в уставе появилось положение о том, что член этой партии не имеет права добровольно из неё выйти, это однозначно считалось предательством, за которым следовала смерть. Как и кем будет приводиться в исполнение смертный приговор, не уточнялось. Никто из нас даже не предполагал, что такое может случиться. Но случилось именно с Джо.

Наше преступное сообщество успело провести одну публичную акцию. Однажды на стенде с объявлениями в здании филологического факультета появился плакат с нарисованным изображением Че Гевары, Энгельса и с загадочной и размашистой аббревиатурой «НК» – «Новые коммунисты». Плакат провисел на стенде около часа, его мало кто видел, потому что в это время на факультете шли занятия – преподаватели и студенты находились в аудиториях. Антисоветчину обнаружил кто-то из деканата и сорвал. Виновников вычислили быстро, но, как ни странно, ЧП не случилось.

Зато ЧП чуть не случилось с Джо. Он заявил, что уходит из организации. Когда Чёрный сообщил это известие, произнес слово предательство и сделал вывод, что предатель должен поплатиться своей жизнью, Маренин и Примкнувший несколько опешили и смутились. Ведь тогда происходящее они воспринимали не за игру, а за настоящее дело. Ни больше, ни меньше, такое славное и приятное дело всей будущей жизни. И что его может сопровождать мокруха или даже самая маленькая мысль на эту тему, никак не укладывалось в их головах.

Чёрный выглядел подчёркнуто серьёзно, даже трагично и, не дождавшись ответа, спросил:

– Как решим? Среди нас четвёртый – лишний.
– Давай отпустим, – промолвил Примкнувший.
– Нет, будем голосовать, – вспомнил про устав Маренин.

За казнь предателя поднял руку Чёрный, за помилование – Семён Маренин и Примкнувший. Так наш приятель Джо с перевесом в один голос остался в живых.

Мы учились на филологическом факультете и, конечно, читали не только роман Ф.М. Достоевского «Бесы», но и были знакомы с «Катехизисом революционера», созданным современником знаменитого писателя и предтечей русского революционного террора Сергеем Нечаевым. Исходя именно из его практического наследия, Игорь Черный почти через сотню лет попытался разыграть ситуацию, подобную той, что произошла со студентами в Санкт-Петербурге. В 1869-м году они создали так называемую пятёрку, и, когда против главаря Нечаева выступил студент Иван Иванов, тот его заманил в старинный грот, оглушил и выстрелил из револьвера в голову.

В 1983 году Чёрному исполнилось 20 лет, Примкнувшему – 19, Маренину – 18, а их предполагаемой жертве Джо – 26 лет. Любопытно было бы узнать и тогда и сейчас, как наш главарь при его решительном настрое собирался осуществить свой кровавый замысел, если бы... Кинжалом? Огнестрельным оружием? Устроил несчастный случай? Его спрашивали, но что он ответил, пробурчав какую-то невнятицу себе под нос, не запомнилось.

Впрочем, вскоре пришлось расставаться с Джо совсем по другой причине. Его отчислили после первого же семестра за неуспеваемость из университета. Однако на следующий год он опять поступил учиться уже на исторический факультет, проучился первый семестр и вылетел за двойки. Ещё раз попал заочно на филфак – и с тем же результатом. В дальнейшем сдавал вступительные экзамены на только что открывшийся факультет психологии или социологии и поступил, отучился семестр и ушёл. Получить полное высшее гуманитарное образование ему так и не удалось. Последним его занятием была уличная торговля книгами. Он прибывал на электричке из Слюдянки, где жил, в Иркутск, отравлялся на книжные развалы, скупал литературу и убывал обратно, где перепродавал её с наценкой. Книжный бум быстро прошел, и Джо исчез навсегда.

Нас арестуют!

Наша полуподпольная организация продолжала существовать и, так сказать, втуне развивать свою бурную деятельность. Чёрный, начитавшийся учёных трудов Бакунина и Кропоткина, считал себя анархистом-коммунистом. Маренин уже тогда начал проявлять себя как начинающий теоретик-организатор, по взглядам марксист, но собственной интерпретации. Примкнувший был ни то ни сё, потому у него и появился такой псевдоним. Им просто двигало любопытство.

Два его студенческих приятеля проживали в Ангарске. Им было внапряг каждый день ездить на электричке в Иркутск слушать лекции. И вскоре они договорились в складчину снять небольшой деревянный флигель в частном секторе по улице Дальневосточной рядом с телебашней. Одно из первых, так сказать, организационных заседаний группы «НК» состоялось именно по этому адресу, но не в самом доме, а в сарае во дворе. Там пришлось под моросящим дождичком долго ждать хозяина усадьбы, который должен был принести ключ от сдаваемой им в наём жилплощади.

Пока он не шел, вели разговор на злобу дня и поругивали современную советскую действительность. Особенно доставалось Политбюро ЦК КПСС – верхушке правящей партии. Примкнувший прочитал вслух написанную им от руки на двух листах критическую статью о партийной номенклатуре. К его удивлению, она вызвала одобрение у слушателей, и даже пошёл разговор, как бы её размножить и начать распространение в городе. Пусть народ знает и читает. Тогда и порешили провести очередное заседание, назвав его учредительной конференцией, через неделю и с целью конспирации в ЦПКиО – на территории бывшего Иерусалимского кладбища.

В конце апреля после лекций в университете отправились в парк и расположились по соседству с неказистым строением шахматного клуба. Весной клуб был ещё закрыт, на входной двери висела поперёк железная скоба и амбарный замок. Рядом с клубом находились два врытых в землю длинных стола с лавками, сколоченными из досок. Летом вокруг них обычно собирались отдыхающие и играли в шахматы. В этом очень подходящем и почти безлюдном месте на свежем воздухе в весеннюю солнечную погоду собрались четверо (в наших рядах ещё был пока Джо).

На стол были выставлены три бутылки жигулёвского пива. Игорь откупорил их своим ножом-складнем. Все выпили по глотку прямо из горлышка. Потом Семён Маренин достал из своей матерчатой сумки-авоськи общую тетрадь и открыл её на первой странице. У себя на квартире в Ангарске он написал проект программы и устава нашей организации. Каждый пункт он зачитывал по отдельности. Остальные слушали, иногда что-то говорили, больше всех Чёрный. Когда Семён Маренин с ним соглашался, то вычёркивал шариковой ручкой какие-то строчки или дописывал новые в свою общую тетрадь.

Под конец разговоров решили создать пятёрку на филологическом факультете и стали обсуждать кандидатуры пятого. Остановились на Пиите (Игорь Перевалов), с которым Чёрный учился на одном курсе и выпускал рукописный литературный альманах «Архивариус».

Пиво было выпито, слова – сказаны, и решили расходиться по домам. А на следующий день Семён Маренин в курилке филфака, выпустив с глубоким вздохом струю табачного дыма папиросы «Беломор», рассказал нам, как он с автовокзала поехал на автобусе в Ангарск. Приехал, вышел на конечной остановке, пришёл домой – и обнаружил, что из сумки пропала его общая тетрадь с записями устава и программы. По его расчётам, каким-то образом тетрадь из сумки выпала на заднее сидение, когда он стал пробираться к выходу из автобуса.

– Ну всё, в КГБ нас вскоре вычислят и арестуют. Теперь улики у них на руках, – то ли шутя, то ли всерьёз сказал Чёрный.

А улик действительно – хоть отбавляй. Ведь в тетради было записано чёрным по белому и создание подпольной организации, и борьба за политическую власть, и введение рыночной экономики, и многопартийность, и несколько раз лозунг «Долой диктатуру КПСС!». Все эти штучки по большей части принадлежали изощрённому уму Семёна Маренина.

Нельзя сказать, что тогда в курилке кто-то вздрогнул от страха. Например Чёрный, он позже сам признавался в этом, строил планы отсидеть в тюрьме несколько лет как политический заключенный и приобрести ореол мученика за идею. Джо был некурящим, при разговоре не присутствовал, ему и не сообщили о данном происшествии. Примкнувший подумал: а, может, обойдется. Так и вышло. Прошла неделя, другая, месяц, пока они даже с некоторым тревожным любопытством ждали ареста. Всё было спокойно, они по-прежнему продолжали посещать или прогуливать учебные занятия, но в «политике» взяли тайм-аут.

Семен Маренин: молодые годы

Незаурядного студента и молодого человека являл собой Семён Маренин. Потерял тетрадь с таким убийственным компроматом и при очень странных обстоятельствах. Что с теоретиков возьмёшь? Они бывают иногда рассеянными.

Но наш теоретик был не чета всем другим теоретикам, которые встречались тогда по жизни. При том невежестве в отношении окружающего нас мира он был из нас всё же самым продвинутым и деловым. Предпринимательская жилка в его натуре начинала только пробиваться. И тогда ещё никто не мог предположить, что через десять-пятнадцать лет этот человек станет одним из главных руководителей медиа-холдинга «Номер один», создателем газет «Пятница» и «Копейка», основателем Иркипедии, шефом рекламного агентства, креативным директором ООО «Байкальский институт социальных исследований «Вектор», издателем и публицистом и прочая, прочая.
А тогда, на 1-м курсе филфака, его пристрастие к разработке подробных планов, изобретению доктрин и комбинаций, а особенно написание литературных текстов проявились сразу. И он сразу ошарашивал окружающих необъятными размерами масштабов. Почти все студенты-филологи баловались сочинительством стихов и прозы, но Семён Маренин в этой области был настоящим асом.

Заявляет как-то раз, что он написал повесть, пару-тройку рассказов, и у него уже находятся в работе сюжеты ещё примерно двух сотен произведений малой и большой формы. Такое количество даже для закоренелого графомана выглядит поразительным.

Под стать были и размеры его амбиций. Идём из университета, и один на один он с молодым максимализмом высказывается: «Буду талантливее и знаменитей Достоевского в десять раз! Запомни мои слова и напиши в своих воспоминаниях». Ну что ж, его просьба спустя три десятилетия – выполнена.

Чтобы Семён Маренин в свои молодые годы предстал не только как графоман и прожектёр, следует упомянуть отзыв на одно из его писаний, высказанный профессором кафедры советской литературы Василием Трушкиным. Профессор покритиковал студента, но в напутствие сказал несколько слов о его талантливости. Тот, конечно, воспарил душой.

На факультете случилась ещё одна история с романтическим налётом о том, как увлечённый своей однокурсницей студент-филолог написал для неё курсовую работу о творчестве Ф.М. Достоевского. Когда преподаватели на кафедре почитали, то чуть ли не ахнули – её качество было явно выше студенческого уровня! Студентке не поверили, что она является автором этой работы. Но нам-то был лично известен тот, кто собирался превзойти гения русской и мировой литературы.

В 1985 году на третьем курсе после успешной сдачи экзаменов зимней сессии он совершил странный по тому времени поступок. Вопреки всем благоприятным обстоятельствам этот хороший студент бросил учёбу в университете и пошел служить в армию. В Забайкальском военном округе он попал в танковые войска поваром и в разработку Особого отдела Краснокаменского гарнизона. Там его заставили чистосердечно признаться в организации политического заговора.

Кстати, по его стопам Примкнувший также побывал в Октябрьском райвоенкомате Иркутска. В кабинете его принял капитан, отвечающий за работу с призывниками. Он вежливо посоветовал добровольцу прийти в следующий раз и принести с собой письменное разрешение от ректора ИГУ с печатью о том, что университетское начальство согласно отпустить данного студента служить в ряды Советской армии. «Надо же, условия ставят?» – подумал Примкнувший, вышел из здания военкомата и больше туда не возвращался.

Герои вчерашнего дня

Быстро подошло к финалу правление Ю.В. Андропова, очередным Генеральным секретарем избрали К.У. Черненко. За это время численность студентов-заговорщиков на филологическом факультете ИГУ заметно прибавилась. Их ряды пополнили студенты отделения русского языка и литературы: Жених (Сергей Нечаев) – будущий депутат Совета народных депутатов Иркутской области времён перестройки, Братья Стругацкие (Игорь Черток, прозвали так из-за его помешательстве на фантастике) – некоторое время в начале 90-х годов он был главным редактором быстро набирающей обороты газеты «Номер один».

Но самый весомый прилив свежих сил дали студенты, учившиеся на параллельном отделении журналистики. Прежде всего, Парочка (Елена Веселкова и Михаил Дронов) – впоследствии заметные медиа-фигуры Иркутска. Их закадычный друг Цыган (Вячеслав Дагаев) – добившийся точно такого же положения в Улан-Удэ. Студент-заочник Велимир Хлебников (Леонид Гунин, был без ума от стихов этого поэта) – в нулевые годы стал генеральным директором ИГТРК. В какой-то мере в их число входила и Сбежавшая Невеста (Ирина Лагунова) – главный редактор самой тиражной газеты в области нулевых и начала10-х годов «Наш Сибирский Характер». Ещё эпизодически присутствовали две-три студентки и студента, чьи имена, фамилии и псевдонимы не задержались в памяти.

Как-то спонтанно возникла мысль о печатании на машинке студенческого самиздатовского журнала. Довольно неплохое название «Свеча» придумал мужской представитель Парочки. Вскоре они вместе с Цыганом поселились во флигеле на Дальневосточной. Так сложилось ядро «Коммуны», или «Слободы». Здесь начали собираться студенты для споров-разговоров и выпивки. Там очутились нос к носу в тесной комнатушке четыре независимых и противоположные по мыслям и характерам юношей: будущие боссы и босяк-анархист. Однажды они по мелочному поводу поспорили, разругались и после рукоприкладства с его стороны изгнали вон ужасного Игоря Чёрного с формулировкой «за диктаторские замашки». На этом практика общежития на принципах вольного товарищества приказала долго жить.

Но пока их связывало общее дело, они в едином порыве готовили материалы для первого номера журнала. Свет увидели три выпуска альманаха «Свеча». Они были напечатаны в течение нескольких месяцев на машинке импортного производства под копирку в трёх или пяти экземплярах. В этом процессе заглавной исполнительницей являлась женский представитель Парочки.

Качество и содержание альманаха было ниже всякой критики, пустое. Ни одного намека даже на маломальский проблеск таланта. Разве что стихи Пиита, который подавал надежды на будущее. Однако вскоре перестал их вообще писать. После окончания филфака он разочаровался в поэзии, женился и устроился на работу в иркутский «Водоканал». Там регулировал систему подачи водных струй фонтанов на площади им. Кирова и у Дворца спорта.

То, что альманах «Свеча» увидел свет, сказано, конечно, громко. Почти все экземпляры попали в деканат филологического факультета и исчезли безвозвратно. Кроме авторов, преподавателей и КГБ никто их даже в глаза не видел. В редакционной статье альманаха было употреблено слово – самиздатовский, а такое по тем временам считалось антисоветчиной и наказывалось статьёй уголовного кодекса РСФСР.

На внутренней обложке альманаха в колонке перечислялись фамилии главного редактора, его заместителей, авторов, технического отдела и, выражаясь современным языком, ответственного за связи с общественностью. Устанавливать сейчас, кто был кем по должностям в альманахе «Свеча», не имеет смысла. Но главным редактором и корректором – точно Игорь Чёрный, обладавший отличной грамотностью, а ответственным за связи редакции журнала с преподавателями и студентами – Примкнувший, так как ему не нашлось больше никакого другого полезного дела.

После издания третьего номера прошла встреча преподавателей с частью редакции «Свеча». Особенно резко и по большей части справедливо выступила профессор, преподаватель кафедры советской литературы Надежда Тендитник. Слова профессора о пережитом ею чувстве стыда и даже омерзения за студентов, посмевших выпустить такой бездарный псевдолитературный пасквиль, попали в самую десятку. А вот то, что преподаватель приплела Валентина Распутина, находившегося тогда в самой силе бесспорного авторитета и передавшего слова о немедленном запрещении альманаха, прозвучали как-то несуразно и словно приговор.

Кары последовали следующие. Всем студентам, связанными с альманахом «Свеча», не поставили ленинский зачёт – и приказом декана они были лишены стипендии. Игорь Чёрный, уже пятикурсник, признанный главным заводилой, не был допущен в срок к защите своей дипломной работы.

Примерно через полгода он её защитил. Получил диплом, и ему присвоили звание лейтенанта запаса. Затем он обзавелся семьей и в горбачевскую перестройку часто менял место работы. А после того, как организовал и участвовал в первой голодовке протеста в Иркутске, его заметили и пригласили в штатные сотрудники тогда самой популярной газеты «Советская молодёжь». В Москве 19–21 августа 1991 года он попал на баррикады защитников Белого дома и чуть позже опубликовал статью под названием «Баррикада № 9», которая принесла ему широкую читательскую известность. Дальше началась его анархическая эпопея. Он, без преувеличения, стал самым известным в Европе анархистом из Сибири. После увольнения из «Советской молодёжи» около десяти лет мыкался по разным районным газетам. 4 августа 2006 года его сбил автомобиль недалеко от города Шелехова, и через четыре дня Игорь Подшивалов скончался в реанимации.

P.S.
После запрета альманаха «Свеча» наступил 1985 год. И, может быть, даже в марте, когда последним Генеральным секретарем ЦК КПСС избрали М.С. Горбачева, всё те же студенты-филологи вечерней порой ехали в трамвае по маршруту №1. Они стояли посреди полупустого салона, держались за поручни и вели между собой громкий разговор. Перед ними сидел гражданин лет на двадцать их старше. Он старался делать вид, что ничего не слышит. Трамвай со скрежетом сделал крутой поворот по рельсам с улицы Ленина к остановке. Гражданин поднялся с сиденья и неожиданно сказал: «Парни, я во всём с вами полностью согласен. Но власть КПСС будет существовать еще и 100, и 200, и 300 лет. Вечно».

Сказал и выскочил из трамвая, а там так же скоренько шмыгнул в ближайшую подворотню и скрылся в темноте.
Тридцать лет назад в незыблемости государственных и политических устоев простые советские люди были убеждены, не сомневались и пока ещё веровали.