Ополченцы

Эти интервью мы записали еще летом и хотели выдать тогда же. Но выпустить журнал в намеченное время не получилось, и мы публикуем материал лишь сейчас. Да – ситуация на Украине поменялась, и активная фаза войны закончилась. Но мы и не собирались, признаться, держать в курсе наших читателей о движении линии фронта и направлениях главных и неглавных ударов.

 

Мы собирались просто рассказать, что это вообще за война. И что это за люди, кто они – те, кто едет добровольцами на Новый Украинский фронт.

 

Найти их было не так чтобы легко, но и… В общем, не очень сложно. Достаточно было обозначить для широкого круга своих друзей и знакомых желание найти. И в течение двух-трёх недель мне скинули телефоны нескольких ополченцев. Один из них – Юрий Шапранов – приехал в тот момент домой, в отпуск на 10 суток:

 

– Родился я в Республике Казахстан, город Рудный. Потом по семейным обстоятельствам уехали в Якутию с родителями и оттуда переехали уже сюда в 98-м году. Образование среднетехническое. Профессия – столяр. Но работал в последнее время в основном в ЧОПах.

 

– Зачем поехал на Украину? Что тебя заставило?

 

– Идея. Добровольный коммунистический отряд – он едет на общественных началах. И воюет не за деньги. Нет ни суточных, ни гонораров.

 

– В боях участвовал?

 

– У меня в основном минные заграждения. Разминирую. Устанавливаю, чтобы не было входов оттуда диверсионных групп.

 

– А кто тебя этому учил?

 

– Вторая кампания. Чеченская. С 2000-го по 2005-й. Я был инженером-сапером, замкомвзвода. Исполнял даже обязанности начальника инженерной службы.

 

– То есть ты сам можешь кого угодно научить?

 

– Ну, мы сейчас проводим курсы там. Собираем людей, чтобы они хотя бы имели представление о минах.

 

– А много таких чайников, которые ничего не знают и не умеют?

 

– Много. Там есть даже те, кто вообще не служил.

 

– Из России?

 

– Из России нет. Это местные такие. Они просто идут на курсы самообороны. Там их вроде как азам поверхностным учат. И то… Дают, в общем, автомат, вот спусковой крючок, стреляй – и все. Но больше и не вбивается им в мозг. Тяжело очень.

 

– А кого больше? Неумех или служивых?

 

– Нет, служивых вообще мало. Их большой дефицит, и это плохо. Поэтому предпочтение отдают сибирякам и вообще всем, кто хоть что-то соображает в воинской подготовке. Война ведь – это не только стрельба, это еще дисциплина, умение исполнять приказы, распоряжения. Куда без дисциплины?

 

– И что, много людей готовы ехать не на заработки туда, а просто так – воевать?

 

– Много. Это работа за дедов: что деды наши не успели – то мы сейчас должны сделать. Нам это положено. Вот и все. Я сам над этим долго думал, почему да как. Жена же тоже есть, дети…

 

– Сколько детей?

 

– Сын Антон. И вот как последний ролик в Интернете выложили, когда нацики повесили ополченца и жену его беременную, так у меня после этого замкнуло просто. Все, говорю жене, ты смотри сама – разве можно такое допустить? И уехал.

 

– А нацики – это все, кто с той стороны сейчас?

 

– Нет. Правосеки, «Азов».

 

– А остальные на той стороне как смотрят на этих нациков?

 

– Так самое, что интересное, что сами ВСУшники воюют с ними. Как говорится, разные идеологии. Вот мы стоим, например, и у меня есть прямая видимость: вот один пост, вот другой пост. На одном нацики, на другом ВСУшники. И они полночи могут друг с другом долбиться. Могут ВСУшники прибежать к нам, сказать: пацаны, давайте их задолбим, они нам уже надоели! И помогаем…

 

– А перебегает к вам кто-то?

 

– Были. Двое сдавшихся ВСУшников было. У нас даже был случай, когда блокпост ВСУ полностью садится на БМП, выдвигает белый флаг и собирается, видимо, выдвинуться к нам. Но их нацики сшибают с брони и мордой в пол, начинают избивать. Это мы все в бинокль видели.

 

– Типа заградотрядов.

 

– Ну да. Там народ тоже не хочет воевать. И причем многие ждут, что наконец-то армия Новороссии двинется вперед – хотя бы для расширения своих территориальных границ, и там уже они поддержат. И мы этого ждём. А нам этого не дают. Пока вот перемирие, отвели всю технику…

 

– Скажи, реально ли, что армия ДНР и ЛНР сможет пройти вперед и смять всех этих нациков?

 

– Конечно, сможет. Каждый ждет, только дай команду. Бог с ним, оно будет медленное, но всё-таки – уверенное продвижение вперед. Там-то народ тоже начнет присоединяться к нам, Новороссии.

 

– Ну и как думаешь, надолго это все затянется?

 

– Даже пока не знаю. Я же говорю: была бы команда… Наш минус-то в чём? Мы даем им время окопаться. А из окопов их тяжеловато выбивать порой бывает. Они сейчас в окопы прямо ставят железные контейнеры, заливают бетоном полностью, прорезают там себе проходы – как туннели. И на высотах окопались. К высотам тоже подкрадываться тяжело.

 

– А ты где служишь?

 

– Я в селе у Донецка, самая северная окраина города.

 

– Слушай, а вот зачем Донецк постоянно обстреливают?

 

– Психологически держат в напряжении. Дескать, жизни в Донбассе не будет, уходите. Они даже откопали пушку ЗИС-3, у которой фосфорные снаряды.

 

– Кто откопал?

 

– Ну эти, укропы, и вот с нее долбят. Так-то она дальнобойная. Ну как – 3–4 километра хорошо кладёт.

 

– Советская, поди, ещё?

 

– Послевоенная. На всех снарядах маркировка – 43-й год. Из танков тоже лупят. Школу как раз нашу в селе обстреляли. И первый раз мы видели такое, чтобы снаряд развалился на три части, не взорвался. Никто понять не мог, как и почему это вообще.

 

– А вы где берете вооружение? Говорят, Россия снабжает…

 

– Да ну, куда?! У нас даже КрАЗ, который мы забрали у укропов в Дебале (Дебальцево. – Прим. ред.), уникальный. Таких вроде как всего 10 штук в мире осталось. Аркадьич, мой непосредственный командир, даже шутил, что, мол, спасибо, давайте нам еще! У нас всё оружие трофейное.

 

– Ну что, они его все бросают, что ли?

 

– Конечно. Очень много техники брошено. Вот в последний наш выход наткнулись на БМП укроповский. У него просто баки простреленные, а так он в полном боевом снаряжении. Хочешь – заваривай баки и уходи на нём.

 

– А иностранцев много воюет?

 

– Ну как… По радиоэфирам слышно, что есть америкосы – их лексикон, говор. На английском. Поляки одно время на позиции стояли.

 

– А с нашей стороны есть?

 

– Нет. Чисто русские все. Видел из иностранцев только, как итальянские репортеры приезжали, делали репортаж.

 

– Ты вообще как оцениваешь настроение тех, кто живет там? Они украинцы или русские? И вообще, есть разница между украинцами и русскими?

 

– Я вообще думаю, что нету. Они такие же славяне. Вот даже если взять чеченскую кампанию, там видна была разница. А тут – наоборот. Вот он вроде нормальный, славянской внешности и говорит по-русски хорошо, но…

 

– А отличия и схожести какие?

 

– Они могут быть упёртыми, отстаивать свою точку зрения, идти до конца, выполнять поставленную задачу. У многих с приходом нациков в голове серьезно так все подвинулось, и они уже готовы идти до талого. Не хотят, чтобы нацики указывали, как им жить.

 

– Но воевать пока не умеют…

 

– Но они учатся, прислушиваются, стараются.

 

– Вот ты скоро назад туда поедешь. Как ты добираешься, за чей счет?

 

– Сначала мы отсюда вообще своим ходом ехали. А сюда летел – помогли иркутяне. Те, кто собирает деньги, пожертвования. Но это слабо всё идёт. Народ не понимает, что нам помощь надо оказывать ближним братьям, потому что там нацики могут укрепиться. И всё, что там происходит, если это не остановить, сюда может перейти, и будет у нас опять какое-нибудь левое государство…

 

Вторым из ополченцев мне порекомендовали… моего старого, с 90-х годов, товарища. Владимира Ходько. Уж кого-кого, но его я не ожидал увидеть в таком качестве. В своё время он был небезуспешным предпринимателем, а потом бросил, как говорится, это дело, и…

 

– 8 лет я уже по монастырям, – сообщил Володя.

 

– Кем?

 

– Простым трудником. В монастыре это самая нижняя ступенька. Люди из мира приходят, трудятся и осознают – что такое православие. Многие у нас крещены, но не знают ведь, что это такое, зачем. Нам же при советской-то власти как говорили? Как нас воспитывали? Что мы должны быть гордыми, сильными, успешными и так далее. И несмотря ни на что, идти вперед и достигать вершин. В монастыре я понял совсем другое: что есть доброта, любовь к ближнему, помощь ближнему, забота о нем. И это главное.

 

– Почему же тогда поехал на войну?

 

– Я был тогда в Селенгинском монастыре. Отец-настоятель сказал: вот, братья, началась война с Украиной, гибнут наши братья-славяне. Попирается православие. И всё это у границ нашей Родины. И что-то внутри щелкнуло: надо Родину и родную веру защищать! Ну и потом, у меня ведь два сына. Кто, если не я, покажет им, как должен себя вести в трудную минуту русский человек?

 

– А как ты попал на Украину?

 

– Здесь у меня, в Иркутске, хороший знакомый есть. Он помог связаться с теми, кто набирает добровольцев туда. Мы-то решили ехать на машине, и нам вроде обещали помочь, но потом выяснилось, что никто – ни организации, ни партии, ни частные лица – ни копейки так и не дали. И мы поехали на свои средства. Ну а так как я голь перекатная, моя родительница от своей пенсии выдала 5 тысяч несчастных на бензин. Доехали. Ну, по дороге ломались, конечно. Обратились в Тольяттинский монастырь, и там помогли.

 

– Среди ополченцев много таких, кто автомат держать не умеет?

 

– Куда мы попали, были, например, доктора наук…

 

– Доктора наук?

 

– Да, исторических, из Москвы и из Питера. Были пацаны, которые сперва от армии отмазались, а потом решили здесь Родину защищать, думая, что это им как-то по жизни зачтется.

 

– И все из России?

 

– У нас все до единого были из России, и только процентов 20–30 умели поначалу обращаться с автоматом или другими видами вооружения. Я вот флотский, так что калаш только и мог что разбирать-собирать.

 

– Но нашлись, значит, люди, которые обучили тебя и других?

 

– Наш командир – Аркадьич, он был профессиональным военным. Еще несколько помощников у него было. Некоторые Югославию прошли, некоторые Чечню. Вот эти ребята старшинами у нас были и нас натаскивали, тренировали. А так как все взрослые, то быстро все осваивали. Нас в месяц поднатаскали, и после этого мы пошли в бой. Мы находились в Алчевске, а есть там Комиссаровка, это 4 км от Дебальцево, и Дебальцево еще было под укропами. Мы отжали тюрьму у укропов, вывезли заключенных в более стабильный район, а там сделали тренировочную базу. И когда началось наступление на Дебальцево, выдвинулись: на уазиках, нивах, иномарках. Серьезной техники – БТР и танков – у нас на территории не было. Наша задача была после обработки территории минометами выдвигаться на зачистку. В первой волне наши обработку провели неудачно, и когда мы выдвинулись вместе с казаками, то потеряли много людей: около 200 убитыми. Правда, это были в основном казаки.

 

– А вот разные мнения есть насчёт казаков…

 

– Казаки – они разные, они даже внутри себя раскололись. Некоторые командиры в тех местах, где они дислоцировались, начали обкладывать бизнесменов данью, что, мол, типа мы воюем, вас охраняем – платите. Но я видел прекрасных ребят, духом крепких и чистых. Другое дело, что они лихие, напористые. А война сейчас другая – шашкой не помахаешь.

 

– В Дебальцево действительно сеча была?

 

– Да, у укропов там всё серьёзно было: укрепрайон настоящий. У них мы и танков забрали, и бронетранспортеров, и стрелкового оружия, и снарядов – немерено. Запаслись хорошо. Не то что когда начинали. Мне ведь, когда мы стояли на тюрьме, автомата не хватило, и выдали только гранатку. И командир говорит: ты не волнуйся, ты, главное, на рожон не лезь – и автомат сам себе добудешь. Вот такая у нас была ситуация.

 

– Ну а за счет чего армия Новороссии бьет укропов?

 

– За счет силы духа, за счет того, что мы верим, что это наша, русская земля и наша вера. Те, укропы, воюют за деньги. Мы бесплатно, потому что Родину за деньги не защищают.

 

– А с едой хотя бы нормально?

 

– Ну, если честно, то нет. Бывало, что и голодными почти сидели. На баланде из остатков продуктов: гнилой лук и так далее. В Дебальцево из продуктов много взяли, но за март и съели всё. Поэтому многие по домам разъехались, тем более что перемирие.

 

– Ну а дальше что? Планируешь вернуться?

 

– Если позовет Аркадьич, и есть там командир с позывным «Сибирь» – прекрасный военный, вот под руководство этих двух командиров я бы встал. А так… Там сейчас другая война будет.

 

– Другая?

 

– Да. После Дебальцево стали другие люди приезжать, более подготовленные, более профессиональные. Но они уже, похоже, едут воевать на контрактной основе или как-то утвердиться. А это уже не за веру и Родину получается. Есть у меня теперь сомнение.

 

А вот у Павла Пронькина военных навыков изначально больше, чем у Владимира Ходько. Воевал в Афганистане, Таджикистане. Почти 40 лет, как сам говорит, в строю. Прапорщик. В 91-м военную карьеру прекратил из-за травмы. Окончил военный институт. То есть для него война – дело понятное.

 

– Сейчас на гражданской работе, – сказал он при встрече, – но по присяге мы всегда готовы выступить. Вот и выступаем!

 

– Что вас сразу поразило на Украине?

 

– Мне есть с чем сравнивать, это третья война у меня. Так вот нигде я такого не видел, чтобы шла война, рыли окопы и стреляли, – а территория платила 70 процентов налогов врагу! Они уже отрезаны, им не платят ни пенсии, ни зарплаты, а они всё равно перечисляют деньги со своих предприятий в Киев. Какие там мобилизационные рельсы?

 

– А вообще, много несуразного?

 

– Ну да. Смотрим вот, когда приехали в Алчевск: такие лбы ходят здоровые по улицам спокойно… А чего, спрашиваю, они не воюют за свою территорию? Мы вот тут приехали помочь, думаем: сейчас бабушка в миномет снарядик зарядит, вот у нее ручки трясутся, и надо ей помочь. А все здесь так ходят, как будто ничего и не происходит. Всё работает: базары, магазины. Эхо взрывов доносится, люди вздрагивают, но продолжают заниматься своим делом.

 

– Им всё равно, или такая высокая психологическая стойкость населения?

 

– А им куда деваться? Да и мало кто вообще понимает, что происходит и что будет дальше. Чувствуется политическая брошенность территории. Никакой партийно-политической работы. Хотя бы кто-то митинги собирал, рассказывал. Наши партии бы – ЛДПР, допустим, или коммунисты – приехали бы, объяснили что-то местным, а то ведь телевидения нет, только укроповское, мобильной связи чаще всего нет, информации нормальной централизованно не поступает. Вот люди и начинают говорить: дескать, вы уж нас тогда или кормите, или сдайтесь сами!

 

– А как с распределением гуманитарной помощи? Есть ощущение, что с этим как-то неладно обстоит дело?

 

– Нахлебничество такое, оно пошло. В каком плане? Вот получают гуманитарную помощь… В трех местах смотрим: дают пособие, и одни и те же люди стоят в очередях – а потом в субботу, воскресенье на базаре все это продают. И никто не контролирует.

 

– Так и пусть бы они так и жили, занимались своим делом, зачем воевать за них? Если они так себе видят эту жизнь…

 

– Затем, что это пошла война Запада с Россией. Если хотите, назовите 5-й Украинский фронт. Все эти обстрелы не что иное как тренировка расчетов, наращивание мускулов. Там поляки, шведы, негры – много наёмников. Плюс нацгвардейцы, которые с кровью матери впитали ненависть к России. И не надо забывать, что оттуда до Москвы всего 700 км по прямой.

 

– То есть там, по большому счету, готовят некий плацдарм нападения?

 

– Все правильно. Абсолютно верно. И это когда-нибудь всё равно будет, если мы не примем меры. Вообще, по военным законам, если в соседней стране введена мобилизация, это неофициальный повод для объявления войны. А свой мобилизационный ресурс мы уже потеряли, у нас его нету.

 

– Вы сторонник того, что надо на Украине додавливать эту гниду?

 

– В любое время, как только с силами соберемся. Другое дело, что сил не хватает. Сейчас один человек приходится на 50 метров фронта, тогда как по советскому боевому уставу должно быть 11 человек на 10 метров. Получаются разрывы в обороне. И если бы в районе дебальцевского котла, скажем, укропы ударили вперед, мы бы их ловили уже под Воронежем – и техника была, и все, что надо. У них ведь и была попытка прорыва на Ломоватку. Они хотели выйти на Алчевск, а там до нашей границы 30 км. Но градами их накрыли. А в обороне они сначала, первые два дня, оказывали жесточайшее сопротивление – все наши атаки захлебнулись. Потом то ли приказ получили, то ли от страха ломанулись: сработал инстинкт, что надо из этого кольца прорываться назад. Вот и получилось…

 

– Вот вы говорите про Воронеж… А раньше бы их не встретили наши?

 

– А кому там встречать? Мы еще когда проезжали в Новороссию, видели, что никаких войск там нету на границе, сдержать их некому было бы. Мы же до сих пор ещё живём с ощущением, что американцы нам партнеры, как любит говорить Владимир Владимирович. Мы всё или почти всё сдали уже, легли под них…

 

– Вы имеете в виду, что разоружились в своё время, раздербанили Советский Союз, похерили свою экономику в интересах Запада?

 

– Конечно! В прошлом году я был в Смоленской области, и там в 40 км такой городок есть – Духовщина. И местные, когда я приехал, ты че, говорят, здесь будешь делать? Копать? Я говорю: «Что копать-то?». «Как что? – отвечают. – Тут же все реликвии копают!» Все, кто приезжают, – у них значит «копатели», и будут копать фуражки, кресты, артефакты Великой Отечественной на продажу.

 

– Так всё плохо в городе?

 

– А там вид такой, как будто вчера кончилась война. Когда напали немцы, все заводы ведь были вывезены в Германию или порушены, и после войны решили, что строить заводы здесь незачем. И остались одни колхозы, фермеры, а с них какой доход в городскую казну? И в последние годы ничего не изменилось. Нефть и газ качаем, а народу-то что с этого достаётся? Так и живём…

 

– А как оцениваете настроение иркутян? Им интересно то, что происходит в Донбассе или нет?

 

– Все считают, что на Украине идет какая-то просто буча, что это промеж себя что-то делят, друг с другом сцепились, а глубже эту проблему никто не понимает. Народ в течение многих лет потерял ориентир, не представляет, что, где, как и почему. Все говорят: меня не бомбят, значит и войны-то никакой нету. И это нам аукнется ещё! На Украине пять атомных электростанций, там роза ветров постоянно дует с запада – и всё на Россию. И если кто-то захочет ковырнуть там – Чернобыль покажется легкой разминкой.

 

– По вашим оценкам, сколько там воюет иркутян?

 

– Достаточно много – вот даже по данным МВД. Они рассказывают: порядка 700–800 человек. И я их там действительно немало встречал, потому что у меня 38 регион на машине, вот и бегут, спрашивают – «Ты откуда?». Я вот так думаю, что в основном, по количеству людей если считать, воюют Москва с Ленинградом, Иркутск, Алтай, Челябинск, Пермь и вообще Урал.

 

– И воюют всё-таки бесплатно?

 

– Конечно. Конечно! Служить Родине можно за деньги, а защищать-то надо бесплатно. Как ты будешь сидеть в окопе и думать: вот меня убьют, а миллионами так и не попользовался? Все понимают, что если мы и дальше так в стране пойдем, то все будем, как негры прорываются в Англию по туннелям, или загонят нас к мысу Уэлен, и будем мы все кирками выкапывать золото. Вон как украинцы выкапывают уголь кирками и в мешках носят, где-то продают. Людей извели до уровня рабов, и если ты хочешь быть рабом – пожалуйста. Я не хочу. И чтоб дети и внуки мои были рабами – не хочу!

 

– По большому счету, на Украине ополченцы из России воюют не ради собственно местного населения, а – защищая некую русскую идею?

 

– 100%. Саму среду обитания. И с Крымом всё правильно сделали. И в первую очередь благодаря казакам. Там переход 40 км, его казаки перекрыли. Они массовый героизм показали. Если бы не казаки...

 

– А сейчас, по вашему мнению, ополчение готово к миру или скорее ждет, когда дадут команду на Киев или на Мариуполь?

 

– Я думаю, конечно, нужно движение вперед. Это долго продолжаться не может. Надо кардинально решать проблему. Если будет мир и объединение, то весь молох фашистов упадет на ополченцев, и не на государственном уровне даже, а на уровне «поймали – застрелили». И потом, невозможно долго сидеть в окопах. Хотя бы потому, что противник пристреливается. В один прекрасный день ты все равно демаскируешься: жрать надо готовить – дым пустил – вот тебе и кинули. Надо либо наступать, либо уж выводить всех, кто не хочет жить под фашистами. Но лучше наступать. В своё время так же ждали приказа, чтобы совершить рывок на Мариуполь. Не дождались…

 

Air Jordan 1 "Dark Mocha" Arriving Summer 2020 Разговаривал Антон Закорецкий

Иркутские кулуары