ЧЕРНЫЙ

Подробности

Создано: 18.03.2025 10:14

Просмотров: 1109

Михаила Соловьева вряд ли нужно представлять нашим иркутским читателям. Да и не только иркутским. Правда, большинство, как мы понимаем, знают его больше как музыканта, гитариста-виртуоза. Хотя он пишет: романы, повести, рассказы. Один из таких рассказов мы и публикуем сегодня…

-----------------------------------------------------------------------------

В девяностых его знал каждый.
Небольшая банька в истоке Ангары приветливо встречала гостей, привычно распахивая тесаную дверь с видом на Шаман-камень.
Ты паркуешь машину, где-то наверху предвкушая встречу с картинкой, вырванной из привычно-житейского контекста. Небывалая гладь Байкала здесь уже немного скомкана-испорчена течением Ангары, но тебе не до того. Ступени старой лестницы расшатались, парочка из них привычно отсутствует, заставляя тебя «играть» в альпиниста.
Здесь внизу на крошечном клочке пляжа притаился совсем другой мир. Ряды нестройных лодочных гаражей с рельсами, уходящими в кристально-прозрачную воду, и та самая банька, что в девяностых давала приют многим.
Витька Черный. Он так и не вырвался из начала тех самых девяностых, когда в России еще не было сурового клана чиновников, говорящих тебе «нельзя!». Все они придут позже, равно как и конец этой истории, а пока ты просто заехал в гости и понимаешь -- проживать свое время можно по-разному.
Дымок из трубы вьется – Витька ждет гостей. Наверняка очередная компания набрала номер телефона, что запараллелил бесшабашный хозяин от ближайшей госконторы. Сотовые придут позже, а Черному мало кто в Листвянке может отказать -- слишком уж сильно выбивается он из привычного контекста.
Автор в ту пору только-только начинал раздумывать над вопросом: «Кем бы стал иной персонаж в других условиях?» Ну не вписываются иные человеки в общую картинку. А Витька как раз из таких – бесшабашен. Мне всегда казалось и кажется по сей день -- брось такого в горнило --подвиг обеспечен.
Хулиган-хам. Когда появились первые сотовые и нужда в древних телефонах отпала, разом нашел старенькому аппарату другое применение.
-- Рыбаки-любители! -- зычно орал иной раз Черный в карболитовую трубку, привычно устроившись на крыльце баньки. Обрывок шнура грозно болтался в воздухе, напоминая, что все-таки это спектакль. -- Рыбаки-любители, по жбану не хотите ли?!! -- Несся над скомканной течением водной гладью Витькин рев.
Не знаю, что уж там слышали мужики на лодках, но кто-то из них неизменно выбирал якорь и подъезжал на берег дать свежей рыбы. Просто так. В подарок…
-- Чего орешь-то, -- досадовали они. -- Шаман-камень от тебя дрожит…
А спустя год после первого «просмотра» эдакого спектакля один из Витькиных соседей рассказал, мол, Черный-то пару раз тех незадачливых удильщиков-то спасал -- раз почти до самого Шамана доплыл, а жертву Байкала выудил-таки.
Экзотичные места. Когда мы с компанией чешского космонавта Владимира Ремека к Черному в гости везли, переживал я -- не начудил бы хозяин баньки чего. Но зря паниковали -- трезвым оказался. Парень он хлебосольный -- уткой жареной нас в тот вечер угощал-потчевал.
В незамерзающем истоке Ангары на кромке льды уток тех -- тьма, а вот как поймал-то?
Не понравился хозяину эдакий вопрос -- видно было -- переживает. Оказалось, если сядет иная мокрыми лапками на железку, так и гибнет примерзшая, если ее болезную теплой водой из чайника не отлить...
-- Отогрею-выпускаю, -- моргает Витька расстроенный. -- А эта не жилец уж была вот и сготовил.
Историю он ту по секрету рассказал, пока гость наш чешскиий очередной раз на заберега побежал -- в воду ледяную погружаться. Свои, кто остался, те и слышали.
Свои-то свои, а идея бредовая в головенке у одного мелькнула-таки.
-- На лист железный хлеба зимой накроши, -- хохочет, -- а потом только бошки им сворачивай -- чем не охота?
Нужно было Витькин взгляд тогда видеть, которым он советчика одарил. Ничего не сказал -- плеснул только водки себе, а мне шепнул потом, мол, не привози его больше…
Седину на свою «угольную» головенку он тоже разом поймал.
Месяц я не видел я его. Приехал как-то, а в прическе Витькиной стариковский оттенок появился.
Оказалось, это он в Бухте Песчаной так «отдохнул».
-- Разом перелистал я, Миха, жизнь свою беспутную… -- рассказал потом мне Витька…
Поддали они крепко на пляже, да и наладился Черный попутешествовать и не куда-нибудь, а на Малую Колокольню, что на левом мысе Песчанки стоит.
Тогда еще альпинисты андреевский флаг наверх не водрузили – чистая площадка на маковке самой оказалась.
-- Тропка не тропка, а наверх-то я махом забрался, -- Витька рассказывает. -- После в справочнике смотрел, куда меня, дурня, занесло – шестьдесят метров высота, хотя мне вся сотня привиделась, как вниз глянул.
Орать не стал -- стыдно «герою», да и кто поможет и чем? Безысходность полная.
Пока примерялся можно ли прыгнуть, ветерок подул для Песчанки редкий. Волна пошла.
Витька-то четко знал, что под скалой метра три, не больше: если с шестидесяти прыгать – не о воду, так о дно расшибешься.
Площадка для разбега небольшая совсем -- шага четыре.
Туда-сюда походил, а как решился, и сам не знает. Помнил только, когда прыгал уже, что пальцы ног за самый край скалы «уцепились» – отпускать никак не хотели.
-- Но, Слава Богу, показалось, -- качает буйной головушкой Витька, -- а скала-то прямо рядом свистит… И все, разобрали меня на атомы-молекулы… -- Замолк Черный -- историю свою заново переживает. -- Когда понял, что целый я, сообразил, что на донном камне верхом сижу. Кто-то на матрасе надо мной плывет себе, а я булыжник этот отпустить боюсь…
Когда в компанию свою Черный вернулся, никто и не заметил «подвига», а седина лишь на следующий день появилась.
-- Будто ночью кисточкой меня разукрасили, -- грустит Витька. -- Мыть башку давай -- думал, пошутил кто, а потом понял -- навсегда…
А однажды перелистнулась, как водится, страница та. Встала над банькой Витькиной гостиница новая, рубленая. Полгода не был я в тех местах, а как вернулся из затяжной командировки, увидел лишь бревна-доски развороченные. Вот и закончилась история, лет на десять затянувшаяся.
История-то историей, а Витька сейчас все тот же. Дом в поселке Никола срубил, рыбачит – не тужит. Смотрю на него из года в год и понимаю: неистребим русский дух – перемен не жаждет, но и не боится ничего.
А тут рассказ этот дописываю -- звонок телефонный. Глядь -- Черный звонит:
-- Давай-ка с нами на ночную рыбалку, -- орет Витька мой, будто из вчерашних девяностых, -- Омулей надергаем… Ну и что «октябрь-холодно»? А компания, Бог ты мой?
Неисправим…

Михаил Соловьёв