Мыльная «оперетта»

Подробности

Создано: 11.07.2018 16:06

Просмотров: 1786

Не знаем, как у вас, а у нашей Дежурной по времени Валентины Рекуновой на календаре 1903 год, суббота, Банный день. Извольте примкнуть к моющемуся сообществу или хоть послушать рассказы о том, как наши пра-пра-пра… в баню ходили.

 

От самой Москвы эти двое пикировались друг с другом, демонстрируя искромётность юмора, и Владислав Антонович сразу заподозрил в них адвокатов. Но оказалось, что оба инженеры-железнодорожники. «От юриспруденции далеко», – отметил про себя, выждал удобный момент и представился:

 

— Частный поверенный Коржановский. 

 

А на подъезде к Иркутску позволил себе небольшое уточнение:

 

— В здешних краях я впервые и, возможно, поэтому не уяснил скрытый смысл одного выражения, от вас и услышанного: «Если вы порядочный человек, почему вы против «Восточного обозрения»?

 

Инженер, что помоложе, снисходительно усмехнулся, но его коллега с готовностью пояснил:

 

— «Восточное обозрение» – газета оппозиционная; фрондирует, воображая себя мерилом правды и справедливости. Забавно, конечно, но надо признать: издание интересное, всякое влиятельное лицо его смотрит. А отсюда и стремление многих заявить о себе если не программной статьёй, то хотя бы ясно выраженной позицией. Особенно преуспели начинающие адвокаты.

 

Это была подсказка, и Коржановский сразу начал соображать, чего бы ему в «Восточное обозрение» «забомбить». Это неожиданное словечко, откуда-то выскочившее, развеселило его, но ничего интересного покуда не прорисовывалось, и Владислав Антонович постановил: «Начну с каких-нибудь небольших заметок о местной жизни».

 

Сняв номер в гостинице, он первым же делом стал выяснять, где предпочтительнее помыться, – и все в один голос рекомендовали Курбатовские дворянские бани.

 

По уровню комфортности различались бани народные и дворянские. Те и другие, в свою очередь, делились на общие и номерные. Общие предполагали плату от 5 до 30 коп. с 1 взрослого чел., а ценник за номер колебался от 60 коп. до 1 руб. 20 коп. В идеале номер должен был включать и прихожую с несколькими стульями, кушеткой, ковром, столиками для чая и газет, настольной лампой. Однако в каждой бане набор удобств понимался по-своему и не всегда совпадал с ожиданиями клиентов. Но при всех номерах прислуживал коридорный, который следил за очередью, сопровождал в номера, подавал чай, принимал претензии и пр. 

 

Воистину, счастлив тот, кто может помыться в субботу!

 

Изначально Коржановский нацеливался взять номер, но, стоя у кассы, засомневался: «Покуда у меня нет работы, надобно экономить» – и перешёл в общее отделение. При этом Владислав Антонович рассердился, но не на себя, не на обстоятельства или жизнь в целом – виновной оказалась банная прислуга.

 

— У вас в раздевальной чехлы не свежи. Их надобно заменить, – начал выговаривать он. 

 

Но дородный банщик равнодушно от него отмахнулся:

 

— Мы по субботам меняем, а нынче только пятница.

 

— Воистину, счастлив тот, кто может помыться в субботу! – съязвил Коржановский. – Но каково тем, кто моется в пятницу?! – голос его возвысился для гневного монолога, но вдруг подумалось: «Какой замечательный оборот для статьи! Он и для заголовка годится, если сократить!».

 

Статья не вытанцовывалась пока, но заметка вышла славная, цепляющая, и частный поверенный уже предвкушал: «Курбатов, владелец бань, пришлёт в газету опровержение, и у меня будет повод вернуться к своей публикации. К тому времени я «намою» дополнительный материал, даже и на дворянский номер раскошелюсь, если на то пошло!». 

 

И раскошелился, и «намыл» кой-чего интересненького, вот только Курбатов отчего-то не торопился с ответом в редакцию. Частный поверенный уже и квартиру себе подыскал, и в окружном суде зацепился за одно перспективное дельце, а странный господин всё продолжал игнорировать критику.

 

Курбатов Николай Павлович (1861, Иркутск – ?), иркут. купец, владелец лесопил. з-дов и бань, подрядчик на стр-ве, окончил гор. училище (1876), гласный Иркут. гор. думы (1906–1911, 1914–1917, 23.09.1919–20.02.1920, в 1911 отказывался от звания гласного), чл. попечит. Совета 1-й жен., имени И.С. Хаминова гимназии (1907–?, 1914–1917), в 1920 уехал из Иркутска; 1-я жена: Софья Григорьевна, урожд. Русанова, мещанка; дети: Александр, Константин, Марк (от 1-го брака), Мария (от 2-го брака).

 

— Никакого ответа не будет, – окончательно разочаровал Коржановского ответственный секретарь «Восточного обозрения». – Вот если бы вы по баням Иванова проехались, тот громыхнул бы по вам безо всякого промедления. Потому как всё поставил на кон, влез в долги, и без компаньонов просто вылетел бы в трубу. А у Николая Павловича Курбатова кроме бань – и строительные подряды, и заводы лесопильные. От бань-то он и вовсе отказываться хотел, года два назад выставлял на продажу, но, видно, достойного покупателя не нашёл – и снова вложился не шутейно. Иванову вкладываться не из чего, он хитростью и напором берёт, а у Курбатова репутация, и чего бы мы ни написали в газете, его бани – лучшие в городе.

 

  

— Потому и «не замечает» он критику?

 

— Думаю, он всё прочитывает, проверяет, наказывает (когда в этом есть нужда), но редко подводит провинившихся под увольнение: у нас ведь не из кого и выбирать, очень вольный народ, неуслужливый, всюду норовит свои правила завести. 

 

В этом частный поверенный Коржановский убедился вполне. 

 

Шутников в калошах не принимаем!

 

В ответ на упрёки клиентов, что даже и в лучших банях Иркутска пыль вытирается разве что платьями посетителей, банная прислуга установила дресс-код: в середине декабря 1903-го швейцар Курбатовских бань не впустил господина в пимах. 

 

— У нас тут публика чистая моется, которая при ботинках! – так мотивировал он свой отказ.

 

В то же самое время по городу распространился слух, что в общую дворянскую баню Иванова пускают только дам в шляпках или в шапочках. 

 

— Не хватало ещё, чтобы стали требовать дворянские грамоты! – взвился фельетонист «Восточного обозрения».

 

 

 

К репрессиям банную прислугу подтолкнула история, разыгравшаяся в январе того же 1903 года. Швейцар Курбатовских бань Росин, как обычно, стоял у входа и напоминал прибывающей публике, что следует оставлять калоши в передней.

 

— Мои калоши снимаются только вместе с ботинками, – то ли в шутку, то ли всерьёз отвечал ему некто Александр Тележников.

 

Швейцара поддержала молоденькая кассирша, и клиент огрызнулся:

 

— Может, прикажете мне и брюки снять перед вами? – и, довольный произведённым эффектом, «проследовал в банные покои».

 

Барышня расплакалась и даже оставила на какое-то время кассу; а когда успокоилась, пошла прямиком к адвокату Кудрявому. Тот подумал и нашёл, что фраза о брюках оскорбительна, и согласился представлять интересы кассирши в суде. Мирового впечатлило его страстное выступление в защиту «барышни, почти ребёнка» – и Александра Тележникова усадили при полиции на пять дней. 

 

— Так бы и писали у входа в баню: шутников в калошах не моем! – бросил он напоследок.

 

Подрались. И бросились друг другу в объятия

 

 

С открытием Ивановских бань (трёхэтажного каменного строения на перекрёстке 5-й Солдатской и Арсенальской) возросла конкуренция, и в рекламе даже явные недостатки начали преподносить как достоинства. Предприниматель М.Л. Швец, поставивший баню впритык к стене тюремного замка, истово уверял, что единственная причина – целебный источник, из которого якобы и поступает в баню вода. А парщик Курбатовских дворянских бань однажды предложил Коржановскому:

 

— Не угодно ли по-министерски помыться? Я военного министра в его бытность в Иркутске обслуживал и имею полное одобрение. Теперь всякому лестно по-министерски, так что – пожалуйте!

 

Частный поверенный отказался – к немалому удивлению моющегося сообщества. Впрочем, он и не заблуждался касательно обывателей с их всегдашней готовностью «примазаться и возвыситься». Или просто пошуметь без причины, оказавшись таким образом в центре внимания. В прошлом, 1902, году в Иркутске слушалось одно очень характерное дело. Его пересказывали уже как анекдот, хотя в нём и не было решительно никакого вымысла. Совершенная правда, что мещанки Боровская и Засыпкина подрались из-за места в бане. В ход были пущены веники, шайки, мыло, и у каждой из этих особ отыскались свидетели, давшие в итоге противоположные показания. Судья даже несколько растерялся сначала. Но после продолжительной паузы уточнил:

 

— Верно ли я понял, что обе истицы добивались справедливости – в том виде, как они её понимают?

 

Боровская и Засыпкина согласились.

 

 — Верно ли я понял, что обе истицы исчерпали все доступные средства? 

 

И снова никаких возражений.

 

— В таком случае логично предположить взаимное примирение. 

 

И дамы с готовностью обнялись… 

 

— Таким образом, конфликт совершенно себя исчерпал, – заключил судья.

 

И даже Коржановский склонен был с ним согласиться.

 

Что же до Курбатова, то он занят был новым строительством. Время явно разгонялось; ещё три года назад газетный хроникёр переспрашивал: «Правда ли, что в банях у вас заводится электричество и будто бы уже выписаны машины?». Теперь же и баня не баня, если не осветится лампочками (несмотря на отсутствие городской электрической станции). 

 

«Клиент привередлив, неблагодарен и непредсказуем. Но ему и до́лжно быть таким, чтобы утром я подскакивал и бежал, всем на пользу и себе в удовольствие, – рассуждал Николай Павлович за вечерним чаем. – Помнится, какое-то время назад все ополчились на бани Шмотина, а когда те закрылись, то в газетах стали писать, что Шмотинские-то были почище других, и за одно за это можно было сделать их подороже. Вот ведь как: сами клиенты захотели больше платить! Впрочем, о таксе не к ночи будет сказано. О таксе я подумаю завтра, перед обедом», – и он с удовольствием рассмеялся.

 

Для открытия бань требовалось положительное заключение Санитарного совета. К примеру, в мае 1892 г. г-н Очередин получил одобрение на строительство чуть выше Кузнецовской больницы, а г-н Роф – на речке Сарафановке. Г-ну же Винокурову отказали – присмотренное им место на 2-й Иерусалимской улице санврачи решительно забраковали: банные отходы могли загрязнить подпочвенную воду. 

 

Бывало и так, что городская дума выносила постановление об открытии новой бани, а губернское управление не утверждало его. Гласных это, как правило, не останавливало, действия вышестоящей власти обжаловались – и Правительствующий сенат не гнушался разбираться с одною банею «во глубине сибирских руд» – и издавал соответствующий указ. Так 4 июля 1903 года на заседании Иркутской думы городской голова не без удовольствия сообщил об отмене запретительного постановления общего присутствия Иркутского губернского управления по бане Половникова. Гласные ликовали и черпали вдохновение для новых побед.

 

Валентина Рекунова, реставрация рекламных объявлений: Александр Прейс

Иркутские кулуары