Скользкие обстоятельства

Подробности

Создано: 23.05.2019 23:31

Просмотров: 3613

Всех, всех, всех приглашаем в очередное путешествие по маршруту минус сто лет – в Иркутск 1919 года! Сопровождают нас, как и всегда, дежурная по времени Валентина Рекунова и частный поверенный по старинным фотоальбомам Александр Прейс. Будьте внимательны и осторожны: время очень опасное. Но и интересное очень.

Из Омска Иркутск показался уже окутанным дымкой прошлого. Но ненадолго; разочарованность Патушинского и Сибирским правительством, и постом министра юстиции, на который он был приглашён, снова «перевернули картинку», и он вернулся домой растроганный и соскучившийся.

Кто бы мог подумать!

 

 

Патушинский Григорий Борисович (1870, Красноярск—1931, Москва), 1-й гильдии купеч. сын (отец: Борис Григорьевич Патушинский, мать: Раиса Яковлевна), правосл., окончил краснояр. гимназию, юрид. фак-т Моск. ун-та, в 1898–1903 гг. служил в округе Иркут. судеб. палаты, с 1903 г. – присяж. повер., участник громких процессов, за выступление против смерт. казни сослан в Балаганск (1907), гласный Иркут. гор. думы (1902–1905, 1910–1913), глава обществ. дир-ции гор. театра, участник 1-й мировой войны (доброволец), в Гражд. войну – министр Сиб. прав-ва, награды: орден св. Владимира с мечами и бантом.

 

 

Отец умер ещё три года назад, и эта смерть ещё более сблизила с младшим братом. Когда-то (кажется, к окончанию юридического факультета) Григорий Борисович заказал для него портфель с монограммой МС, означавшей суд  – Милостивый и Справедливый. Осип Борисович не расставался с ним по сей день, хоть потёртая ручка и сбившиеся углы выбивались из привычного для него образа щёголя. На сорок втором году он выглядел ещё очень молодо, без печати, накладываемой обычно адвокатскими практиками и многодетной семьёй.

После иркутской гимназии брат поступил в Московский университет, где и слушал лекции сразу на двух факультетах, учился верховой езде, музицировал с профессионалами и даже спел партию в одной опере. Тогда же у него разгорелся роман с красавицей-балериной, и к 1901-му, когда Осип окончил университет, у них были уже две прелестные дочки. Тут-то и выяснилось, что супруга не хочет переезжать из Москвы, а он связывает своё будущее с Иркутском. Каждый остался при своём, и балерина снова вышла замуж, а Патушинский-младший женился на иркутянке Анне. По обыкновению, дочери приезжали к нему на лето, а зимою он слал им длинные письма, и только теперь, когда Москва оказалась отрезана, переписка оборвалась.

В нынешнем, 1919-м, году суды оправлялись ещё после их разгона большевиками, постепенно настраивали свой расшатанный механизм. Перемены власти сопровождались хаосом в документах, от которого пострадали и не дошедшие до суда арестанты: к примеру, в Балаганской тюрьме оказались забытыми семеро подследственных, один из которых ждал обвинения ещё с осени 1914-го.

Военно-окружной суд и военно-прокурорский надзор размещались теперь в усадьбе Виника, а особняк Жигалова ещё в июле 1918-го уступили чехословакам, оставив за собой одну комнатку при архиве. В ту пору на лицах у судейских читалось одно смятение, но сейчас к ним вернулись и строгий взгляд, и суровая интонация. К чехам уже не было прежнего пиетета, но они сохраняли ещё известное очарование в глазах барышень. В воскресенье 26 января Иркутский женский институт устроил концерт в пользу бедных воспитанниц, и чешский оркестр охотно согласился там выступить.

Один из чешских офицеров снял комнату в том же доме, что и Григорий Патушинский, – давал там уроки английского. Вероятно, неплохо: записалось достаточно учениц, а среди них и прелестная Наденька Дурново, шестнадцатилетняя барышня, жившая неподалёку с матушкой и сестрой. Но никто ведь не мог подумать, что знакомство её с Осипом Патушинским обернётся романом, да таким, что брат оставит семью, дав письменные обязательства обеспечивать и супругу, и троих их детей. И Григорий Борисович окажется в непростом положении: как старшему, ему дОлжно будет взывать к благоразумию. А он не сможет: сам когда-то, в совсем юном возрасте, выкрал невесту.

 

Патушинский Осип (Иосиф) Борисович (23.11.1877, Иркутск—1968, Иркутск), 1-й гильдии купеч. сын (отец: Борис Григорьевич Патушинский, мать: Раиса Яковлевна), окончил иркут. гимназию, юрид. фак-т Моск. ун-та (1897–1901), присяж. пов., в 1938-м репрессирован, освобождён при содействии Х. Л. Каландаришвили, юрисконсульт до конца 1950-х; братья: Григорий, Александр, Илья, Леонтий; трижды женат, дети в каждом браке, внучка и правнучка от послед. брака живут в Москве. На фото слева.

 

Патушинская (урожд. Дурново) Надежда Николаевна (1903, Иркутск—1960, Иркутск), 3-я жена О. Б. Патушинского, дочь: Наталья Осиповна, внучка: Л. Д. Марюшкина.

 

 

Захвачу и шляпу – чтобы было что снять

Частный поверенный Ямпольский при встрече с удовольствием подколол:

— А ведь я правильно поступил, что не стал брать уроки английского у вашего чеха… Думал бы теперь, как мне прокормить две семьи в разгар гражданской войны.
— То-то вы несчастный такой, Аарон Евсеевич…
— Будешь тут счастлив, когда единственный револьвер отнимают да ещё и штрафуют безбожно, аж на три тысячи рублей! Это что? Это как?
— Это, я полагаю, денежное взыскание за ношение револьвера без разрешения.
— Имеется у меня разрешение, а то, что мальчик мой револьвером попользовался, так это ж естественно: он законный мой сын, и не идти же ему из оперы без оружия: по нынешним временам, и среди белого дня головёнку открутят – не спросят. Не на тех охотится полковник Сычёв, начальник Иркутского военного района. Ему бы за уголовниками гоняться да иностранных легионеров хоть сколько-то ограничивать рамками, а то же ведь забываются. В конце января в Зиме арестовали кооператора Розова – чехословацкому офицеру показалось, что он видел его в мае прошлого года во главе отряда красногвардейцев. Видно, мы для чехов все на одно лицо…
— Не расстреляли бы этого Розова…
— И расстреляли бы, не будь он хорошо известен в Иркутске! Кстати, вместе с ним и попутчика загребли, совершенно случайного (просто достался билет в то же купе). Я готов их обоих бесплатно защищать, но не будет же ведь никакого судебного разбирательства!
— Прецедента не создаётся, да.
— Забивают суды всякой мелочью, очень странной для времени революций и войн. Домовладелица Зарембо перекрыла водопровод квартиранту Гамзагурда – только лишь потому, что он отказался доплачивать по завышенной таксе. Мировой судья их обоих не пристыдил, а с важностью на лице приговорил домовладелицу к месячному аресту (или штрафу в 100 рублей).
— Судья какого участка?
— Третьего.
— Буду знать, что на третьем выносятся дальновидные приговоры.
— Да вы что, Григорий Борисович!
— А то, что за Гамзагурда стоит союз квартиро- и комнатонанимателей. Февральская революция (и возможно, в этом её главное достижение) узаконила все союзы, а они – замечательный механизм, позволяющий регулировать отношения как по вертикали, так и по горизонтали. Домовладелица, у которой снимает комнату Гамзагурда, этого не может понять, наивно полагая, что если большевики отступили, то всё будет по-старому. Она пытается вернуть прошлое, как будто возможно перечеркнуть несколько революций и войн. Мировой судья преподносит ей хороший урок.
— Нынче просто поветрие – судиться! Черемховская земская управа подводит под тюрьму Голуметскую земскую управу – за вялый сбор податей. Председатель Балаганской уездной управы опротестовывает выговор управляющего губернией и прямо обвиняет его в действии по доносу.
— Судебный механизм включает в себя и механизм примирения…
— Вы, небось, и Рубинштейна с Александровичем надеетесь примирить? – Ямпольский расхохотался. – Ну-ну, приду к вам на этот процесс и шляпу захвачу – чтобы было что снять. Только ведь не придётся.

 

Эффект последней минуты

 

Моисей Матвеевич Рубинштейн (15.06.1880, Верхнеудинск. уезд—1953), окончил уезд. уч-ще, иркут. губ. гимназию, естеств. фак-т Казан. ун-та, д-р философии (1905), проф., 1-й ректор Иркут. гос. ун-та (1918 – январь 1920), с 1923-го – в Москве.

На 31 января 1919-го назначено было слушание дела по обвинению ректора Иркутского государственного университета профессора Рубинштейна в клевете в печати. В №77 газеты «Дело» за прошлый, 1918, год вышла заметка под заголовком «Педагогическое распутство» – о травле учеников-евреев в стенах иркутской мужской гимназии. Директор Александрович и два законоучителя, Писарев и Попов, нашли публикацию оскорбительной и обратились в суд. Профессор тем временем поостыл и увидел, что самый тон его публикации и в особенности название очень резки. А с учётом его статуса и пиетета, которым окружают университет, даже и скандальны.
В защитники выбран был Григорий Борисович Патушинский, а он сразу предупредил:

— Потери для репутации неизбежны: университетскость у всех на устах, её рифмуют с интеллигентностью. Единственное, что возможно теперь, – мировое соглашение.

Утром 31 января зал судебных заседаний стал наполняться публикой. Вход объявлен был по билетам, и в первых рядах соседствовали судейские и адвокатура. Председательствовал глава уголовного отделения окружного суда Смирнов, на скамьях частного обвинения восседали Д. О. Лазебников и Л. А. Разумовский, на скамьях защиты – декан юридического факультета профессор Доманжо и профессор Агарков. Со стороны обвинения вызвано было 10 человек, со стороны защиты – 17.

Председатель справился о желательности примирения, и весь состав суда с представителями сторон удалился в совещательную комнату. Как оказалось, надолго, – и публике оставалось предполагать, что истцы выставили неприемлемые условия.

Действительно, от ректора Рубинштейна потребовали не только извинений, но и признания, что он использовал непроверенные источники.

— Такое признание абсолютно неприемлемо для меня, как педагога, учёного и публициста! – решительно заявил обвиняемый.
— Действительно, в предлагаемом тексте содержатся совершенно недопустимые выражения, даже и в случае признания вины по суду, – со спокойной уверенностью заключил Патушинский. – Но это не значит, что примирение невозможно. Предлагаю работать дальше!

Возобновили дискуссию – и спустя три часа получили-таки вариант, устроивший и защиту, и обвинение. Но профессор Рубинштейн вдруг упёрся, и примирение не состоялось, увы. Ямпольский, не скрывая торжества, помахал Патушинскому с первого ряда. А Григорий Борисович подумал с тоской: «Теперь развернётся процессище… Хорошо ещё, что я успел сходить на литературный процесс – нормальным воздухом надышался».

Аристида признали виновным

 

Из газеты  Новая Сибирь от 25 января 1919 г.

25 января 1919-го объединённые хоры иркутских студентов и артистов оперы начали студенческий вечер «Татьянин день». В центре него был поставлен литературный суд над героем романа В. Локка Аристидом Пижолем. Председательствовал присяжный поверенный Раевский, защитником выступил профессор Покровский, а роль прокурора досталась Григорию Борисовичу. Он с удовольствием перечёл хорошо знакомую книгу, на многое взглянул по-иному – и с удовольствием высказался. Адвокат Пижоля сосредоточился на апологии рыцарской Франции, увлёкся и затянул свою речь, так что на подсчёт голосов (судьбу героя решали, как и всегда, контрамарками) не осталось времени – во втором отделении был обещан концерт, и артисты стояли уже наготове. В общем, с виновностью героя Локка решили разобраться чуть позже – и, действительно, позвонили через несколько дней. Расклад голосов показал, что речь Патушинского вышла сильнее речи защитника, но Григорий Борисович не обрадовался:

 — Опять обвинительный приговор! А что если бы контрамарки затерялись и так и остались несосчитанными?

Ему не возражали.

 

Валентина Рекунова. Реставрация фото: Александр Прейс

Иркутские кулуары