Всех, всех, всех приглашаем в очередное путешествие по маршруту минус сто лет – в Иркутск 1919 года! Сопровождают нас, как и всегда, дежурная по времени Валентина Рекунова и частный поверенный по старинным фотоальбомам Александр Прейс. Будьте внимательны и осторожны: время очень опасное. Но и интересное очень.
Из Омска Иркутск показался уже окутанным дымкой прошлого. Но ненадолго; разочарованность Патушинского и Сибирским правительством, и постом министра юстиции, на который он был приглашён, снова «перевернули картинку», и он вернулся домой растроганный и соскучившийся.
Кто бы мог подумать!
Патушинский Григорий Борисович (1870, Красноярск—1931, Москва), 1-й гильдии купеч. сын (отец: Борис Григорьевич Патушинский, мать: Раиса Яковлевна), правосл., окончил краснояр. гимназию, юрид. фак-т Моск. ун-та, в 1898–1903 гг. служил в округе Иркут. судеб. палаты, с 1903 г. – присяж. повер., участник громких процессов, за выступление против смерт. казни сослан в Балаганск (1907), гласный Иркут. гор. думы (1902–1905, 1910–1913), глава обществ. дир-ции гор. театра, участник 1-й мировой войны (доброволец), в Гражд. войну – министр Сиб. прав-ва, награды: орден св. Владимира с мечами и бантом.
Отец умер ещё три года назад, и эта смерть ещё более сблизила с младшим братом. Когда-то (кажется, к окончанию юридического факультета) Григорий Борисович заказал для него портфель с монограммой МС, означавшей суд – Милостивый и Справедливый. Осип Борисович не расставался с ним по сей день, хоть потёртая ручка и сбившиеся углы выбивались из привычного для него образа щёголя. На сорок втором году он выглядел ещё очень молодо, без печати, накладываемой обычно адвокатскими практиками и многодетной семьёй.
После иркутской гимназии брат поступил в Московский университет, где и слушал лекции сразу на двух факультетах, учился верховой езде, музицировал с профессионалами и даже спел партию в одной опере. Тогда же у него разгорелся роман с красавицей-балериной, и к 1901-му, когда Осип окончил университет, у них были уже две прелестные дочки. Тут-то и выяснилось, что супруга не хочет переезжать из Москвы, а он связывает своё будущее с Иркутском. Каждый остался при своём, и балерина снова вышла замуж, а Патушинский-младший женился на иркутянке Анне. По обыкновению, дочери приезжали к нему на лето, а зимою он слал им длинные письма, и только теперь, когда Москва оказалась отрезана, переписка оборвалась.
В нынешнем, 1919-м, году суды оправлялись ещё после их разгона большевиками, постепенно настраивали свой расшатанный механизм. Перемены власти сопровождались хаосом в документах, от которого пострадали и не дошедшие до суда арестанты: к примеру, в Балаганской тюрьме оказались забытыми семеро подследственных, один из которых ждал обвинения ещё с осени 1914-го.
Военно-окружной суд и военно-прокурорский надзор размещались теперь в усадьбе Виника, а особняк Жигалова ещё в июле 1918-го уступили чехословакам, оставив за собой одну комнатку при архиве. В ту пору на лицах у судейских читалось одно смятение, но сейчас к ним вернулись и строгий взгляд, и суровая интонация. К чехам уже не было прежнего пиетета, но они сохраняли ещё известное очарование в глазах барышень. В воскресенье 26 января Иркутский женский институт устроил концерт в пользу бедных воспитанниц, и чешский оркестр охотно согласился там выступить.
Один из чешских офицеров снял комнату в том же доме, что и Григорий Патушинский, – давал там уроки английского. Вероятно, неплохо: записалось достаточно учениц, а среди них и прелестная Наденька Дурново, шестнадцатилетняя барышня, жившая неподалёку с матушкой и сестрой. Но никто ведь не мог подумать, что знакомство её с Осипом Патушинским обернётся романом, да таким, что брат оставит семью, дав письменные обязательства обеспечивать и супругу, и троих их детей. И Григорий Борисович окажется в непростом положении: как старшему, ему дОлжно будет взывать к благоразумию. А он не сможет: сам когда-то, в совсем юном возрасте, выкрал невесту.
Патушинский Осип (Иосиф) Борисович (23.11.1877, Иркутск—1968, Иркутск), 1-й гильдии купеч. сын (отец: Борис Григорьевич Патушинский, мать: Раиса Яковлевна), окончил иркут. гимназию, юрид. фак-т Моск. ун-та (1897–1901), присяж. пов., в 1938-м репрессирован, освобождён при содействии Х. Л. Каландаришвили, юрисконсульт до конца 1950-х; братья: Григорий, Александр, Илья, Леонтий; трижды женат, дети в каждом браке, внучка и правнучка от послед. брака живут в Москве. На фото слева.
Патушинская (урожд. Дурново) Надежда Николаевна (1903, Иркутск—1960, Иркутск), 3-я жена О. Б. Патушинского, дочь: Наталья Осиповна, внучка: Л. Д. Марюшкина.
Захвачу и шляпу – чтобы было что снять
Частный поверенный Ямпольский при встрече с удовольствием подколол:
— А ведь я правильно поступил, что не стал брать уроки английского у вашего чеха… Думал бы теперь, как мне прокормить две семьи в разгар гражданской войны.
— То-то вы несчастный такой, Аарон Евсеевич…
— Будешь тут счастлив, когда единственный револьвер отнимают да ещё и штрафуют безбожно, аж на три тысячи рублей! Это что? Это как?
— Это, я полагаю, денежное взыскание за ношение револьвера без разрешения.
— Имеется у меня разрешение, а то, что мальчик мой револьвером попользовался, так это ж естественно: он законный мой сын, и не идти же ему из оперы без оружия: по нынешним временам, и среди белого дня головёнку открутят – не спросят. Не на тех охотится полковник Сычёв, начальник Иркутского военного района. Ему бы за уголовниками гоняться да иностранных легионеров хоть сколько-то ограничивать рамками, а то же ведь забываются. В конце января в Зиме арестовали кооператора Розова – чехословацкому офицеру показалось, что он видел его в мае прошлого года во главе отряда красногвардейцев. Видно, мы для чехов все на одно лицо…
— Не расстреляли бы этого Розова…
— И расстреляли бы, не будь он хорошо известен в Иркутске! Кстати, вместе с ним и попутчика загребли, совершенно случайного (просто достался билет в то же купе). Я готов их обоих бесплатно защищать, но не будет же ведь никакого судебного разбирательства!
— Прецедента не создаётся, да.
— Забивают суды всякой мелочью, очень странной для времени революций и войн. Домовладелица Зарембо перекрыла водопровод квартиранту Гамзагурда – только лишь потому, что он отказался доплачивать по завышенной таксе. Мировой судья их обоих не пристыдил, а с важностью на лице приговорил домовладелицу к месячному аресту (или штрафу в 100 рублей).
— Судья какого участка?
— Третьего.
— Буду знать, что на третьем выносятся дальновидные приговоры.
— Да вы что, Григорий Борисович!
— А то, что за Гамзагурда стоит союз квартиро- и комнатонанимателей. Февральская революция (и возможно, в этом её главное достижение) узаконила все союзы, а они – замечательный механизм, позволяющий регулировать отношения как по вертикали, так и по горизонтали. Домовладелица, у которой снимает комнату Гамзагурда, этого не может понять, наивно полагая, что если большевики отступили, то всё будет по-старому. Она пытается вернуть прошлое, как будто возможно перечеркнуть несколько революций и войн. Мировой судья преподносит ей хороший урок.
— Нынче просто поветрие – судиться! Черемховская земская управа подводит под тюрьму Голуметскую земскую управу – за вялый сбор податей. Председатель Балаганской уездной управы опротестовывает выговор управляющего губернией и прямо обвиняет его в действии по доносу.
— Судебный механизм включает в себя и механизм примирения…
— Вы, небось, и Рубинштейна с Александровичем надеетесь примирить? – Ямпольский расхохотался. – Ну-ну, приду к вам на этот процесс и шляпу захвачу – чтобы было что снять. Только ведь не придётся.
Эффект последней минуты
Моисей Матвеевич Рубинштейн (15.06.1880, Верхнеудинск. уезд—1953), окончил уезд. уч-ще, иркут. губ. гимназию, естеств. фак-т Казан. ун-та, д-р философии (1905), проф., 1-й ректор Иркут. гос. ун-та (1918 – январь 1920), с 1923-го – в Москве.
На 31 января 1919-го назначено было слушание дела по обвинению ректора Иркутского государственного университета профессора Рубинштейна в клевете в печати. В №77 газеты «Дело» за прошлый, 1918, год вышла заметка под заголовком «Педагогическое распутство» – о травле учеников-евреев в стенах иркутской мужской гимназии. Директор Александрович и два законоучителя, Писарев и Попов, нашли публикацию оскорбительной и обратились в суд. Профессор тем временем поостыл и увидел, что самый тон его публикации и в особенности название очень резки. А с учётом его статуса и пиетета, которым окружают университет, даже и скандальны.
В защитники выбран был Григорий Борисович Патушинский, а он сразу предупредил:
— Потери для репутации неизбежны: университетскость у всех на устах, её рифмуют с интеллигентностью. Единственное, что возможно теперь, – мировое соглашение.
Утром 31 января зал судебных заседаний стал наполняться публикой. Вход объявлен был по билетам, и в первых рядах соседствовали судейские и адвокатура. Председательствовал глава уголовного отделения окружного суда Смирнов, на скамьях частного обвинения восседали Д. О. Лазебников и Л. А. Разумовский, на скамьях защиты – декан юридического факультета профессор Доманжо и профессор Агарков. Со стороны обвинения вызвано было 10 человек, со стороны защиты – 17.
Председатель справился о желательности примирения, и весь состав суда с представителями сторон удалился в совещательную комнату. Как оказалось, надолго, – и публике оставалось предполагать, что истцы выставили неприемлемые условия.
Действительно, от ректора Рубинштейна потребовали не только извинений, но и признания, что он использовал непроверенные источники.
— Такое признание абсолютно неприемлемо для меня, как педагога, учёного и публициста! – решительно заявил обвиняемый.
— Действительно, в предлагаемом тексте содержатся совершенно недопустимые выражения, даже и в случае признания вины по суду, – со спокойной уверенностью заключил Патушинский. – Но это не значит, что примирение невозможно. Предлагаю работать дальше!
Возобновили дискуссию – и спустя три часа получили-таки вариант, устроивший и защиту, и обвинение. Но профессор Рубинштейн вдруг упёрся, и примирение не состоялось, увы. Ямпольский, не скрывая торжества, помахал Патушинскому с первого ряда. А Григорий Борисович подумал с тоской: «Теперь развернётся процессище… Хорошо ещё, что я успел сходить на литературный процесс – нормальным воздухом надышался».
Аристида признали виновным
Из газеты Новая Сибирь от 25 января 1919 г.
25 января 1919-го объединённые хоры иркутских студентов и артистов оперы начали студенческий вечер «Татьянин день». В центре него был поставлен литературный суд над героем романа В. Локка Аристидом Пижолем. Председательствовал присяжный поверенный Раевский, защитником выступил профессор Покровский, а роль прокурора досталась Григорию Борисовичу. Он с удовольствием перечёл хорошо знакомую книгу, на многое взглянул по-иному – и с удовольствием высказался. Адвокат Пижоля сосредоточился на апологии рыцарской Франции, увлёкся и затянул свою речь, так что на подсчёт голосов (судьбу героя решали, как и всегда, контрамарками) не осталось времени – во втором отделении был обещан концерт, и артисты стояли уже наготове. В общем, с виновностью героя Локка решили разобраться чуть позже – и, действительно, позвонили через несколько дней. Расклад голосов показал, что речь Патушинского вышла сильнее речи защитника, но Григорий Борисович не обрадовался:
— Опять обвинительный приговор! А что если бы контрамарки затерялись и так и остались несосчитанными?
Ему не возражали.
Валентина Рекунова. Реставрация фото: Александр Прейс
ЕСЛИ ЧЕСТНО, ТО ЖУРНАЛ МНЕ НЕ ПОНРАВИЛСЯ. СЛИШКОМ ЗАМУДРЁНО ТАМ ВСЕ НАПИСАНО. ТАКОЕ ОЩУЩЕНИЕ, ЧТО ЕГО ПИШУТ ТОЛЬКО ДЛЯ ТЕХ, КТО ВО ВЛАСТИ НАШЕЙ СИДИТ.
Людмила Селиванова, продавец книжного киоска, пенсионер