Накануне подписания «антимагнитского» закона мать-одиночка из Ричмонда Мэри Уолтерс отправила свою историю усыновления ребенка из России послу в США Сергею Кисляку с просьбой передать ее Владимиру Путину. «Московские новости» публикуют письмо в полном объеме.

Его превосходительству Сергею И. Кисляку (послу РФ в США)

Как мне сказали, ваше посольство просит всех американских приемных родителей рассказать свои истории усыновления. Три дня назад, перед тем, как закон о запрете усыновления российских детей семьями из США прошел все чтения в парламенте, у меня брал интервью наш местный телеканал. Тогда я сказала репортерам: «Мы любим наших детей из России». И я действительно всегда буду гордиться моей русской дочерью. Она знает, откуда она родом, и она также горда тем, что может сказать всем вокруг: «Я родилась в России!».

Но прежде я должна рассказать вам нашу историю. Я — гордая мать-одиночка русской дочери. Моя дочь Джена родилась в Новокузнецке в 2008 году. При рождении она получила от матери наркотическую зависимость от героина, также у нее был положительный тест на гепатит С (через год, к счастью, он стал отрицательным). Джена родилась на четыре месяца раньше срока. Перед тем как попасть в детский дом, она восемь месяцев провела в больнице. Почему потребовалась так долго держать ее там, руководство больницы мне так и не сообщило. Но, как говорят специалисты из нашей клиники, вероятно, эти 8 месяцев были нужны для того, чтобы ее крохотное тельце прошло окончательную детоксикацию от наркотиков. Мы встретились с Дженой, когда ей был уже год. В апреле 2010 года,  когда ей исполнилось полтора года мы стали одной семьей.

Однако наши скитания по больницам на этом не закончились. В марте 2011 года, менее чем через год после нашего совместного возвращения домой, Джене поставили диагноз «нарушение обработки сенсорной информации» (НОСИ, или SPD на англ. — «МН»). Это очень похоже на то, что бывает у детей-аутистов, хотя у нее присутствовал и не весь набор признаков: она не чувствовала свет, прикосновения, вкус, звук, изменение температуры и, что самое трудное, даже материнское объятие и болевые ощущения. Ее тело не распознавало никакую боль, так что она постоянно ранила себя, не замечая этого, и истекала кровью, даже не осознавая этого. Первый год, перед тем, как ей стали проводить восстановительную и физиотерапию, был для нас очень трудным. Но я не сдавалась. Она была моей дочерью, и я бы пересекла весь мир (и фактически так и сделала!), чтобы найти способ помочь ей. Сейчас мы также знаем, что у нее еще и тяжелый случай синдрома дефицита внимания с гиперактивностью (СДВГ) — один из самых тяжелых, какие видел престарелый невролог в нашем детском госпитале в Ричмонде. Так что она получает два вида терапии, и ее состояние улучшается.

Но при этом у нее уже есть задержки в развитии, поскольку оба ее диагноза означают, что ей сложно концентрировать внимание и обучаться любым новым навыкам,будь то раскрашивание, рисование или даже умение пользоваться горшком. Она до сих пор наблюдается у психотерапевта. Чтобы не дойти до истощения, нам также пришлось перевести ее на искусственное питание, так как ее первый диагноз и одновременно пищевая аверсия (отвращение к определенным продуктам на подсознательном уровне — «МН») не позволяют соблюдать здоровую диету. Но мне неважно, насколько это трудно. Моя любовь, моя непреодолимая  любовь к этой маленькой девочке становится сильнее с каждым днем.

Я рассказываю вам обо всех этих проблемах для того, чтобы вы знали, с чем Джена могла бы столкнуться, если бы осталась в России. Пока я не нашла ее, ни одна семья не проявила к ней интереса, вероятно, из-за ее наркотической зависимости или гепатита С. Ее новые диагнозы были обнаружены уже после усыновления, и ей становилось хуже до тех пор, пока мы не нашли для нее правильную терапию. Я уверена, что она никогда не нашла бы семью в России. Я боюсь даже думать о том, к чему, в конце концов, могли привести те условия, в которых она оставалась в детдоме, без соответствующего лечения. Мысли об этом заставляют меня просыпаться по ночам в слезах. От того, что эта самая прекрасная, любимая, яркая душа могла бы никогда не найти своего дома, заточенная отсрочками, невылечеными проблемами и в конце концов признанная «негодной для удочерения».

Джена — лучшее, что произошло в моей жизни. Ее смех наполняет комнату не сравнимым ни с чем счастьем. Она умная, веселая, любит своего кота Симпи — ее лучшего друга, и кот отвечает ей тем же!

Сейчас я живу совсем другой жизнью, чем до того, как удочерила ее. Я не та мать, какой собиралась быть — я много больше. Я ее адвокат, учитель и защитник. Я никогда не думала, что могла бы стать матерью особого ребенка. Но Джена — Особенная, и каждый день она позволяет мне войти в ее удивительный мир, где все вещи намного более красочные, имеют больше запаха, вкуса, звука и движения, чем я когда-либо мечтала. Она всегда видит мир немного иначе, чем все остальные, и если задуматься об этом — это потрясающе. Моя дочь — наивысший дар, который только можно себе представить. Я благодарна России за это. Я горда тем, что у меня русская дочь. Джена всегда будет знать, откуда она, знать, что она особенная и уникальная, что она принцесса, какой должна быть каждая маленькая девочка. Если вы спросите ее, она сама расскажет свою историю...что она была в приюте, что она может назвать по имени каждую из своих сиделок. «Я была в России, и мне нужна была семья, и ты приехала туда, и тебе была нужна семья, и мы всегда будем Семьей!»  — знает она.

Если межправительственное соглашение между Россией и США будет закрыто, другие дети, такие как Джена, не смогут найти путь к многим ждущим и готовым их принять американским семьям. Особенно дети, рожденные от наркоманов, алкоголиков, или с инфекционными заболеваниями, как моя маленькая девочка.

Пожалуйста, сэр, передайте это письмо президенту России Владимиру Путину и попросите его не разрешать, чтобы эта поправка (о запрете усыновления — «МН») стала частью принимаемого закона.

С уважением, Мэри Уолтерс.

Источник: http://mn.ru/