Старый мастер

Подробности

Создано: 19.03.2024 17:52

Просмотров: 1330

Старый Мастер долго шел по городу сквозь хлопьями падающий снег и немного устал. Он не любил общественный транспорт за его суету, давку, отдавленные мозоли и запахи! Особенно за запахи! Дичайшая смесь выхлопных газов, пота, дешевого и дорогого парфюма, табака и старости сведет с ума  любого чистого, некурящего и следящего за собой.
Мастер дошел до двери и привычно достал из правого кармана связку ключей, выбрал старинный бронзовый ключ с фигурными загогулинами, вставив в прорезь в двери, провернул три раза в одну сторону, а затем два раза в другую.
Старый замок! Сейчас таких не делают.
Дверь открылась со скрипом, что было обязательным условием всякой правильной двери, всегда предупреждавшей Мастера о посетителях.
Слева от двери стояла высокая никелированная трехрогая металлическая вешалка - антиквариат из эпохи какого-то застоя или стояка - он уже не помнил.  Да и не важно!
На вешалку отправилось пальто, шляпа и кашне.
Прихватив старый портфель, сухо покашливая, Мастер прошел в погруженную в полумрак комнату, бросил портфель куда-то в темноту и пошел зажигать свет.
Он не любил яркое электричество, и потому потолком его мастерской было одно огромное окно, но во времена непогоды или дождя, когда снег или дождь заливали и заваливали стекла, не пропуская свет внутрь, он зажигал несколько свечей или керосиновую лампу - осколки былого нонконформизма.
Вот и сейчас он на ощупь нашел коробок спичек, чиркнул одной, освещая стоявшую на каминной полке лампу, нажал на рычажок сбоку, приподнимая стекло, и прикрутил фитиль, регулируя высоту пламени.
Комната осветилась мягким, приглушенным светом.
Взявшись за фигурную ручку, он чуть приподнял лампу и качнул, оценивая количество горючего внутри. Лампа плеснула изнутри тяжелым накатом волны, отдала в руку - больше половины.
Шаркающей походкой очень старого человека он дошел до плиты, не выпуская из руки коробок спичек, нашарил вентиль газа и, повернув его на четверть хода, чиркнул второй спичкой.
Занявшееся над конфоркой пламя чуть высунуло язычки, образовав круг сине-оранжевых светлячков, и в их свете старый чайник с обгоревшими боками сверкнул бронзовым боком.
Он переставил чайник на огонь, довернул подачу газа до половины и занялся заваркой чая. Он не признавал пакетики и вчерашнюю заварку. Только лист и только свежий чай. Без сахара и без молока. Без лимона и без корицы!
Только так! И только собственноручно заваренный! Такое нельзя доверять другим!
Этот утренний ритуал, повторявшийся вплоть до мельчайших деталей вот уже не одно десятилетие, приводил его в рабочее настроение.
Две ложки сухого чая на заварник, рассчитанный на четыре чашки чая.
Залить кипятком. Выждать минуту и, слив в кружку первый смыв, залить заново. Накрыть полотенцем, сшитым из разноцветных лоскутков. Готово.
Оставив заварник на столе маленькой кухоньки, выделенной в отдельный закуток, он повернулся к рабочему столу и оглядел его.
Сегодняшний курьер, а, судя по корзине с плотно упакованным содержимым, это была молодая девушка Мария - доверенное лицо, получившее дубликат ключа от входной двери и строжайшее указание не смотреть содержимое доставки и ничего не трогать в мастерской, оставила рядом с корзиной небольшую коробочку сладостей. Эта попытка задобрить Мастера вызвала у него улыбку!
Ничего не меняется!
Сначала они приносят сладости, а потом ждут от него рецептов мудрости!  
Если бы он мог!...
Молодость не заслуживает такой тяжести, как мудрость!
Молодость достойна лучшего!
Он не глядя протянул руку и снял с гвоздя тяжелый, повидавший многое, старый рабочий  фартук.
В кармашках фартука звякнули детальки, какие-то болтики и гаечки, такие необходимые и всегда не под рукой, когда нужны прямо сейчас.
Прокинув верхнюю петлю фартука на шею, он долго и тщательно завязывал за спиной концы на узел  - старые руки плохо гнулись и пальцы с трудом воспринимали такие тонкие для огрубевших суставов манипуляции.
Наконец, все приготовления были закончены, и Мастер уселся на низкую табуретку, стоявшую в ожидании  возле рабочего стола, держа в руке чашку со свежезаваренным крепким чаем без молока, без сахара и без лимона! Все как всегда! Можно приступать. Первый глоток, второй, третий и поставить чашку рядом с собой на стол.
Руки свободны.
Сняв корзину со стола и поставив ее на пол между ног, он начал брать из корзины и разворачивать упакованные в несколько слоев твердой оберточной бумаги округлые предметы.
Развернув первый, он всмотрелся в него - что тут у нас?
Черное, почти обуглившееся, сердце с глубокой, как удар шашкой, раной посредине. Вокруг раны спекшаяся кровь, свернулась не вся, и сердце ещё чуть кровоточило.
Самое страшное из разочарований - разочарование в самом себе!
Это очень сложный случай!
Вдохнуть в сердце разочарованного в самом себе, еще недавно амбициозного, а сейчас - признавшего полную свою бесполезность, беспомощность и бесталанность молодого человека нечто новое, импульс нового идеала - невероятно сложно.
Сложившаяся у него система ценностей; утвержденная им самим, как единственно верная иерархия достижений, модель успеха; выставленные, как цели, промежуточные и конечные этапы запланированного быстрого возвышения - все рухнуло в одночасье!
Такое отлично лечит время и покой, но заказ получен и нужно работать.
Сначала нужно убрать сгоревшее, обратить в пепел мертвое и удалить сажу.
Оценив оставшееся, нужно... А что останется, если удалить все умершее?
Озлобленный на весь мир маньяк? Тиран и деспот для родных и близких? Самоубийца, потерявший малейший смысл жить дальше и сильный волей прервать бессмысленное существование?
У Анны Ахматовой было замечательное:
"У меня сегодня много дела:
Надо память до конца убить.
Надо, чтоб душа окаменела
Надо снова научиться жить".
Немногим дано самостоятельно с этим осознанием справиться, и тогда обращаются к нему, к Старому Мастеру.
Как к последнему шансу.
Обращаются, если знают о нем, если есть связи и знакомства в таком деликатном вопросе. Если репутация просителя настолько высока, что перед ним открывается вечно скрипучая дверь.
Мастер осторожно переложил черное сердце разочарованного в самом себе человека в отдельный отсек. В этом отсеке время летит в сотни раз быстрее, чем в реальности, и это первое, что будет необходимо сделать именно с этим сердцем. Только первый шаг. Их будет много, но первый - не спешить, чтобы не навредить. Важна деликатность и точность в хирургии изменений - не все сразу.
Следующие сердца он достает по одному, всматривается несколько секунд в каждое, и одни раскладывает по разным емкостям, другие оставляет перед собой на столе - ими он займется сразу, а остальные - каждому свое лечение, и своих секретов Мастер не раскрывает никому.
Сколько их прошло перед Мастером? Сколько он выправил, излечил?
Он не считал.
Он брал разбитые сердца и рассматривал, постигал заложенное и, надо отдать должное поставщикам, - они держали слово, выполняли договоренности и никогда не приносили ему пустышки, никогда ему не приносили сердца тех, кто прожигает свою жизнь в бессмысленной гонке за удовольствиями.
Никогда к нему не попадали черные сердца алчных стяжателей или посредственностей, пытавшихся деньгами компенсировать отсутствие таланта.
Это всегда были сердца и души людей, чистых помыслами, но заблудившихся, совершивших ошибки, но не пропащих.
Сердца  романтиков? Не всегда. Чаще всего, но - не всегда.
Сердца прагматиков или циников, мизантропов, хоть и редко, но встречались в общей массе попадающих в работу.
Холодное прагматичное сердце не разбивается так просто.
Обычно оно лишь уплотняется, становясь еще крепче от жизненных испытаний, непробиваемей и... как ни странно, становясь все более уязвимее для Случая.
Так бывает!
Переохлажденное сердце сопоставимо по крепости с алмазом и так же мертво в своем холодном великолепии, но стоит  его поверхности соприкоснуться, попасть хоть краем под лучик света, как оно взрывается брызгами искр, фонтаном оттенков всех цветов спектра и непередаваемой гаммой чувственных восприятий, изменяющих отношение к окружающему, усложняющих жизнь до предела и дарящих такую незнакомую, но желанную  боль.
Прекрасно, когда такой порыв получает отклик.
Лучик света и алмаз, совпав в спектре, дополняют друг друга - свет дает алмазу сиять, а алмаз усиливает свет, разбрызгивая его во все стороны и преумножая.
Хрупкая гармония. Изящная конструкция высших состояний.
Ужасно, когда луч света равнодушно скользит по алмазу и уходит дальше, в пустоту и в поиск зеленого листа. Того самого листа, которому предназначен как способ и средство вырасти в нечто большее, в большое и сильное дерево! И лишь с ним луч света гармонично сливается в фотосинтезе.
А алмаз остается в пустоте и тьме, не оцененный в своей красоте совершенства симметрии, не принятый как ценность и оскорбленный проявленным пренебрежением.
Появляется ли на нем трещина?
Иногда.
Чтобы из алмаза родился правильный бриллиант, нужно откалывать от него куски фальши и иллюзий, освобождать его от лишнего.
Этим занимаются другие Мастера.
Очень редко, но встречаются парные, комплектные случаи.
Два разбитых сердца влюбленных друг в друга молодых людей в одной корзине? Такое случается! Необычайно редко, но случается!
А Мастер, тем временем, продолжал работать.
Он брал сердца в руки, рассматривал, омывал, удалял сгоревшие части и пришивал им недостающее, дополнял из своих запасов или из материала заказчика, что-то склеивал и прикручивал, иногда отрываясь от работы лишь на то, чтобы поставить чайник и заварить очередную порцию чая, достать из старого портфеля приготовленные бутерброды и задумчиво разглядывать лежащие перед ним сердца, все еще в уме решая задачи по их восстановлению.
Он шептал им присказки и сказки, умащивал, поливая тонкой струйкой, раствором выжимок из смеси собственной мудрости и света ярких красок невиданных миров, собранных с росой на рассвете восходящего синего Солнца над оранжевыми небесами далеких миров, и успокаивал, успокаивал, успокаивал, убаюкивал их в своей любви...
Нет никакого лекарства, кроме любви.
Только она лечит.
И нет, на самом деле, никаких секретов.
Только любовь.
Иногда керосиновая лампа начинала чадить, и он, закончив с очередным сгустком боли, брал старые портняжные ножницы и шел подрезать фитиль.
Ему никто никогда не платил за работу, но он был счастлив выполнять ее.
А чем еще заняться в старости?

Александр Скальд