Золотое время и серебряное

Светлана Кошкарёва: Родная «телега»

 Опыт работы на ИГТРК с 1994 года по 2001 год – период чёткого понимания профессии журналиста, репортёра, ведущего и редактора выпуска. «Телегу», так все мы называли родную телерадиокомпанию, я вспоминаю с позитивом, потому что работать мне было интересно, зритель был благодарен, и профессия казалась важной для общества.

Я попала на стажировку в программу новостей «Курьер» на 4 курсе «журфака», ничего не умея, поэтому сначала писала «подводки», затем мне стали доверять съёмочную группу и самостоятельные сюжеты. С тех пор я полюбила эту возможность «работать с колёс», когда приходится быстро переориентироваться в порядке вопросов интервью, подстроиться под зажатого спикера и найти для записи «стенд-апа» нескучные слова, объясняющие зрителю смысл сюжета. Мой любимый ТВ-приём – это когда ты пишешь на улице синхроны для «нарезки» и необходимо в толпе увидеть представителей разных социальных слоёв, чтобы ответы получились разноплановыми и развёрнутыми. То есть работа на «телеге» дала мне буквально за несколько месяцев такое количество репортёрских навыков, которые точно не получишь ни в какой аудитории.

 С 1995 года я уже стала штатным сотрудником, и весь последний курс умудрялась учиться на дневном отделении и одновременно работать. Диплом защитила на 5, но отнеслась к этому факту весьма поверхностно и даже не пошла «обмывать» его с однокурсниками, а побежала на работу. Сейчас жалею, но водку употреблять так и не научилась – даже на «телеге». Хотя фамилия моя тогда была говорящая – Дерябина, и рядом работали… Бухалова, Киренский, Кирюнин! Грех не выпить!

 В «Курьере» тогда сформировалась позитивная команда: Андрей Фомин, Владимир Лопарев, Александр Попов, Наталья Кичигина, Ольга Путилова и Станислав Бизимов. У каждого была своя сфера ответственности, и нужно было «подхватывать» тему, если кто-то из них не успевал снять сюжет. Я до мелочей помню три комнаты старой редакции «Курьера» с видом на Ангару, допотопную монтажную, где нужно было читать текст после нажатия кнопки «Запись» и соответствующего громкого «пика», и этот «пик» был слышен в эфире в начале и конце сюжета. С улыбкой вспоминаю раздолбанный зелёный «Рафик» с надписью «Телевидение» и его водителя Сашу, который элегантно управлялся с этим ревущим чудом советского автопрома: летом там было жарко, а зимой – дубак. Недавно я рассказывала старшему сыну Климу, что в те годы компьютеров не было, мы писали сюжеты от руки, а наша машинистка Ольга печатала их. С тех пор мой рукописный почерк навсегда стал ужасен, размашист и скор, потому что выводить буквы я разучилась…

 Тогда все местные ТВ-каналы: ИГТРК, АИСТ и 7-канал – жили небогато, не хватало VHS-кассет, микрофоны-петлички были на вес золота, VHS-камеры были бытовыми, но мы все так любили процесс работы и людей, с которыми работали….И неважно, на какой технике это делалось, из чего состряпана выгородка в новой студии, – главное, нами двигало профессиональное любопытство и желание снять то, чего не сняли другие. Мы внимательно отсматривали выпуски конкурентов и радовались, если у нас был иной набор репортажей. Созванивались вечерами по домашним телефонам и обсуждали, у кого что было, поскольку мобильников тогда тоже не было…

 Вскоре мне посчастливилось удачно пройти «тракт» – пробную запись для ведения программы новостей в кадре, и в 1995 году я начала вести выпуски «Курьера». Тогда не было ТВ-суфлёров, не было и прямого эфира. Выпуск мы записывали за полчаса до выхода. Процесс был интересным и стрессовым. Мне была важна поддержка главного редактора «Курьера» Андрея Фомина и уроки дикции нашего прославленного диктора Лилии Шарыповой, они поверили в меня и «посадили в кадр». Я знаю, что никогда не была выдающейся ведущей, но я и не «звездила»! Для меня это был реально необходимый опыт по тренировке дикции, подаче голоса и умению общаться с аудиторией. Эти навыки я использую в своей работе PR-специалиста ежедневно. Особенно журналистский навык помогает, когда нужно найти взаимопонимание, когда случается знакомство с новыми членами «пула СМИ» или ТВ-репортёры приезжают в нашу компанию на съёмки. Они всегда очень удивляются моему вопросу: «Нужны ли вам будут подсъёмки и стенд-ап?», потому что это код для тех, кто понимает…

 А тогда у нас была возможность общаться и снимать репортажи на любые темы, хотя в 1990-е были элементы цензуры, но, помнится, один журналист «Курьера» – Дмитрий Лобода как-то сумел ввернуть в репортаж об открытии губернатором какой-то выставки слово «соитие», которое конечно же было «культурным»… И как-то прокатывало! У меня лично возникли неприятности после сюжета о невыдаче детских пособий и визите обиженных мам в «серый дом», но к факту моего наказания я отнеслась спокойно и продолжила работать. Но после этого я поняла, что в газетной журналистике больше возможностей для профессионального самовыражения, и стала внештатно сотрудничать с «СМ Номер один», а затем получила предложение внештатно работать на ленту новостей «Интерфакса». Выходит, что, лишившись работы «в кадре», я получила возможность расширить набор инструментов журналиста – и теперь умею ещё и это. А для пиарщика владение всеми жанрами – неоценимое преимущество. Как-то, в 1995 году, когда о профессии PR-специалиста мы мало что понимали, я помню вызревший у меня вопрос: «А кто должен быть между бизнесом и потребителями, обществом? Почему нет внутри компаний тех, кто нам помогает получать информацию?». Мне говорили, что, мол, время ещё не пришло, но понимание того, что «есть такая профессия – связи с общественностью», – у меня в сознании осталось. Я реально благодарна ИГТРК за этот профессиональный шанс, за «путевку в жизнь». Позже активно развивающаяся страховая отрасль дала мне возможность стать в Москве PR-профессионалом. Порой это было нелегко, но там, где легко, – неинтересно! Мне интересно «делать непонятное – понятным» и работать над «информационной открытостью» страховщиков.

 Не удержусь и расскажу ещё одну важнейшую деталь: многие семьи из числа иркутских журналистов, режиссёров и операторов стали возможными благодаря нашей «телеге». Чего далеко ходить… обоих своих мужей – Александра Орехова и Александра Кошкарева я встретила в 1995-1996 годах именно в «Курьере». И только за это я готова простить ИГТРК стрессы, лапшу «Доширак» и прочие неудобства.

СПРАВКА:

Светлана Кошкарева (Дерябина, Орехова) – руководитель управления внешних коммуникаций страховой компании «Согласие». После переезда в Москву в 2002 году получила опыт одновременной работы корреспондентом газеты и PR-копирайтером. Начала свою карьеру в страховании в компании «МАКС» в 2006 году с позиции главного специалиста дирекции по связям с общественностью и рекламе, получив исключительный шанс выстроить работу пресс-службы с нуля и овладеть в боевых условиях всем арсеналом профессии PR-специалиста. Светлана в качестве директора по коммуникациям входит в рейтинг ТОП-1000 лучших менеджеров России АМР (Ассоциация Менеджеров России) и газеты «Коммерсант».

Александр Медведев: Моё телевизионное «детство»

 Я начал работать на иркутском телевидении 1 июля 1985 года. Коллектив был, по большей части, женским и поразил меня огромным количеством курящих дам. Это сейчас я понимаю, что для творческих работников это типа норма, а тогда был неприятно удивлён. И ещё один фактик удивлял меня, хоть я и наблюдал это со стороны: было принято в глаза лишь хвалить коллег. И если одна дама-режиссёр вдруг вслух говорила другой: «Ты знаешь, мне в твоей программе вот чуть-чуть это не понра...» Всё! Достаточно. Критикующая – уже враг, назавтра с ней перестают здороваться, а лучше – уже сегодня вечером. Вот такие были нравы. Хотя теперь я понимаю, что любой творческий коллектив – «серпентарий», и это, в общем-то, «нормально».

 В Иркутской области тогда существовало только одно телевидение, называлось оно «Комитет по телевидению и радиовещанию иркутского облисполкома» и было подразделением Гостелерадио СССР. Председателем комитета был Виктор Петрович Комаров, а его замом – Люстрицкий Георгий Данилович. Операторская группа состояла всего из 10 человек, сейчас даже смешно подумать, что в области было всего десять телеоператоров. К тому времени у меня уже было высшее образование, что немало удивило отдел кадров: зачем человек идёт на невысокую зарплату ассистента оператора, если он может получать другие деньги, работая по специальности? Но мне хотелось хобби перевести в профессию, чтобы ходить на работу с удовольствием. И вот уже 28-й год так и происходит.

А хобби – это фотография. К 1985-му году я занимался ею уже 8 лет. В те годы, кстати, многие телеоператоры были фотографами. Однако лет 20 спустя я стал наблюдать удивляющие меня случаи, когда операторы начинали увлекаться фотографией. Всё перевернулось. Телеоператорская группа условно состояла из двух частей. Первая – это опытные операторы, некоторые к тому моменту уже имели телевизионный стаж в 15–17 лет, и молодёжь, которая стремительно сменялась по различным причинам. Опытным костяком группы были главный оператор Бодров Алексей Николаевич, Юрий Андрещук, Сергей Васильев, Миша Бялоус – я много интересного почерпнул, наблюдая за его работой, Сергей Яковлев делился со мной профессиональными хитростями на вечерних дежурствах, а ныне покойный Паша Поляков был ещё и наидушевнейшим человеком. Молодые же приходили–уходили: кто – сам, кого увольняли за пьянки. Первый же крепкий «залёт» или привод в вытрезвитель перечёркивал всю работу, назавтра ты был уже уволен – комитет в те годы был идеологической организацией, а идеология в СССР была всем.

 Неопытный оператор обязательно работал в команде с опытным, а то и с двумя, если снимали в большом павильоне. Техника тогда – не то, что сейчас, и новичок не имел просто даже технической возможности уехать на съёмку один. Были съёмки на телецентре в малом павильоне (90 кв. м, две павильонные камеры), либо в большом (300 кв. м, три камеры), либо выездная съёмка на ПТС (передвижная телевизионная студия). На ПТС обычно работали только опытные операторы. И вот, снимая, ты всё время был под присмотром: монитор у режиссёра, у техников, монитор в павильоне, подсмотр картинки в мониторе на камере ведущего оператора. За тобой постоянно приглядывали и, если надо, поправляли. Так и происходила учёба – кроме теоретической части, опытный оператор мог просто подойти и, взяв руку, которой ты держал камеру, подправить композицию кадра, сказав: «Вот так лучше!». Да и режиссёр с техниками подсказывали в наушники по связи, если что не так. Работая в таком режиме каждый день, новичок быстро понимал, «что ловить, куда бежать» – и уже через год ему начинали доверять.

 А работа была разнообразной, начиная от простой с виду выдачи в эфир дикторов, заставок с тяжеленных пюпитров (компьютерной графики тогда не было, заставки рисовали художники), в павильоне снимали различные интервью, выезжали на съёмки художественных программ, спектакли записывали в павильоне и в театрах на ПТС, писали трансляции футбола–хоккея и, как апофеоз, – прямые трансляции праздничных демонстраций 1 мая и 7 ноября.

И это далеко не всё! Где ещё увидишь столько замечательных людей? Мы снимали десятки художественных коллективов, множество интересных людей, известных артистов. Помню интервью с Анне Вески, встречу с актрисой Верой Васильевой, съёмку Андрея Миронова (и как, ожидая его, для разминки, виртуозно играли джаз Левон Оганезов с контрабасистом и барабанщиком! Больше часа импровизированного концерта в нашем павильоне!), съёмки группы «Ариэль», запись концерта начинающего Михаила Евдокимова. До сих пор стоит в глазах картина забитого людьми телецентра, где помощницы режиссёра меняют в павильоне песенно-танцевальные коллективы, состоящие из десятков людей, Михаил Бялоус в жаре осветительных приборов еле успевает перенастраивать свет – а в коридоре, вестибюле, гостевой комнате, на площадках лестницы, в каждом углу распеваются и пляшут свыше двадцати таких же коллективов, ожидая своей очереди!

 Несколько недель назад я по работе был в здании телецентра – меня шокировала его пустота. На всё двухэтажное здание – три человека. Грустные перемены...

 Комитет по телевидению представлял из себя большую организацию, построенную по общепринятой профессиональной, обкатанной во всём мире схеме, складывающейся из павильонов, операторов, осветителей, режиссёров, звукорежиссёров, техников, журналистов, редакторов, художников, постановщиков декораций, ПТС, водителей и ещё многих нужных и важных служб. В то время на иркутском телевидении было всего три диктора, три на всю область: Анатолий Лобзинов, Нина Александрова, Лилия Шарыпова. Тогда к подбору кадров, тем более тех, кто в эфире, подходили строго, поэтому дикторы были людьми с уникальными голосами, отлично знающими русский язык, профессионалами высшей пробы.

 Время шло, и старшие часто приговаривали: «Давай, давай, скоро в Москву поедешь!» Дело в том, что в Гостелерадио существовала чётко отстроенная система повышения квалификации множества телевизионных профессий. В Институт повышения квалификации (ВИПК работников ТВ и РВ) ездили бухгалтеры, техники, журналисты, операторы – кто на месяц, кто на два, операторы – на три. И тут «выстрелило» моё образование – ВИПК в 1988 году открыл факультет переподготовки и стал набирать операторов с высшим образованием на годичный курс. Меня направили учиться. 25 августа 1988 года я прилетел в Москву. Среднюю зарплату бухгалтерия присылала мне переводом, 40 руб. стипендии платил институт, поэтому с финансами проблем не было. Учились на Шаболовке, работали в Останкино – работа считалась практическими занятиями.

Кого и где мы только не снимали! Василия Михайловича Пескова для передачи «В мире животных», профессора Капицу в «Очевидное – невероятное», передачи «Музыкальный киоск», «Шире круг», телеспектакль «Трое на красном ковре» с Куравлёвым и Самойловым, Амаяка Акопяна и Юрия Николаева для «Утренней почты» и начинающую Машу Распутину туда же. Я участвовал в работе на модных тогда телемостах с заграницей, работал в Концертном зале Чайковского и в обоих залах Консерватории. Конечно, прямые трансляции великолепного хоккея и, на зависть нынешнему, сильного тогда футбола. С гордостью рассказываю молодым коллегам, что знаком с чудесным ощущением: включают твою камеру – и твой кадр в прямом эфире видит весь Советский Союз!

 Закончив учёбу, летом 1989 года вернулся в Иркутск. Конечно, после «чокнутой» Москвы наша работа кажется болотом, но так всегда, когда прилетаешь оттуда... А дальше я начал ощущать, что мои образования как-то никому не нужны. То ли руководство дожидалось очередной переаттестации, то ли... Не знаю, но я так и работал со своей ассистентской категорией, даже не с третьей операторской. И «осадочек остался»...

 Жизнь не бывает одноцветной, работа на ТВ также была разной, не без минусов. Пили операторы, постановщики (именно здесь я впервые увидел, как человек выливает в себя, раскрутив, бутылку водки разом – что называется, «винтом»), пили, как мне казалось, от несоответствия огромного знания реальной жизни и той парадности, что создавалась нами на экране. Люди постоянно ныли про маленькие зарплаты (но никто никуда не уходил), которые и на самом деле были небольшими.

 Моя работа на иркутском ТВ совпала с непростыми годами в развитии страны: перестройка, новые веяния. Помню, как В.П. Комаров встал на «летучке» и сказал, что нам разрешили показ стихийных бедствий и катастроф. Руководитель обкома КПСС, входя в павильон, стал здороваться со всеми за руку, а раньше – по рассказам старших – они вели себя, как капризные короли. Общий экономический упадок, исчезновение товаров с полок магазинов – помню, как вёз хозяйственное мыло из маминых запасов в Москву(!), возвращаясь самолётом с новогодних каникул на учёбу. Хотя в это же время я прочитал Булгакова, «Сказку о тройке» Стругацких. И, несмотря ни на что, работу на иркутском ТВ я вспоминаю с теплотой и благодарностью. Меня окружали хорошие люди, которые дали мне много полезного в профессиональном плане. В конце 1989 года я узнал, что в Ангарске открылось маленькое новое кабельное телевидение. Съездил, познакомился – и в начале 1990 года ушёл туда работать. А в это время на областное ТВ как-то разом пришла группа молодых журналистов: Андрей Фомин, Сергей Коптилов, Сергей Филипчук. Именно им предстояло вершить новые дела.

На иркутском телевидении начиналась новая эпоха...

Надежда Зайцева: Люблю тебя, дурдом «Фиалка»!

…«Время взрослеть» – была моя последняя передача на иркутском областном радио, откуда я ушла взрослеть на телевидение, и повод для этого был не детский. Коллега сделала интервью с Еленой Камбуровой, а свои вопросы переписала на чистовик в студии. И этот разрыв атмосферы, которую чувствуешь между журналистом и его героем во время общения, мне был досаден, о чём я и высказалась на летучке. И не ожидала, что это станет предметом наезда на коллегу, у которой с начальством были серьёзные «тёрки». Служить поводом для разборок мне совсем не хотелось, и, почувствовав, как шило уже вонзается, я подскочила словно ужаленная и решительно оповестила общественность, что не согласна с такой постановкой вопроса. Люди понимающие повертели у виска, а Виктор Петрович Комаров, председатель комитета по ТВ и РВ, осенивший нашу рабочую летучку своим присутствием, видимо, зная нравы в своем королевстве, вызвал на ковёр. Я ещё не знала, что меня ждет за дверью, но вышла оттуда сотрудницей телевидения. И отправилась прямиком через демаркационную линию, которой служил стоящий в переходе лимон в кадке, – возле него собирались покурить и радийщики, и телевизионщики. Жалость к растению, то и дело опыляемому дымом и пеплом, заставила нас потом перетащить его к себе в кабинет, но искреннее стремление обеспечить цветку приток свежего воздуха закончилось плачевно – лимончик не вынес студёных кислородных ванн и замёрз. Впрочем, как и то телевидение с большим собственным вещанием, которое мы делали, – ветры перемен сорвали с него последние листья, оставив только новости и рекламу.

…Первой меня встретила Наташа Полякова. Приняв стойку гимнастки перед прыжком –  ею и была в студенчестве, она уставила на меня свои «разинутые», как у Лайзы Минелли, глаза и, привычным жестом одёрнув своё фирменное джинсовое платье, вынесла вердикт: «Здесь тебе будет интереснее». И как в воду глядела… Не успев испугаться от одной мысли – а что я тут буду делать, но уже подхваченная помрежкой, я неслась на студию, где срывалась запись. Шагнув в залитый светом павильон, битком забитый одарёнными детьми с иркутского авиазавода, я поняла, что отступать некуда, – и получила боевое крещение. Дальше всё покатилось как снежный ком: съёмки–монтажи, эфиры в режиме нон-стоп. Шутка ли, 3 часа прямого эфира?! Это сейчас всё измеряется секундами, а тогда хронометраж сюжета мог быть и 5, и 7, и 10 минут – почти художественный фильм! «Молодёжная среда» выходила в эфир каждую неделю, и мы пахали без передыху. Я до сих пор плохо включаюсь, когда надо сориентироваться на улицах Иркутска, когда меня возили на съемки, я никогда не видела – куда, потому что готовилась к очередному разговору.

…Дурдом «Фиалка»! – с нежностью восклицала режиссёр Люда Тихонова. В самом деле, нужно было быть сумасшедшим, чтобы работать на телевидении. Это болезнь с лавинообразным течением. Она захватывает, подчиняет, сжирает твою жизнь и всё твоё время. Варишь борщ – думаешь о сценарии, чистишь ковер – думаешь про эфир и далее по кругу. Однажды летним вечером, выползая после монтажа на крыльцо любимой студии, мы враз с Наташкой Поляковой произнесли: «Смотри, травка зеленеет, и солнышко блестит…» А сын, уже засыпая, когда я добралась домой, приподнялся с подушки и радостно сообщил: «Мама, я видел тебя по телевизору!» Уволившись, я долго привыкала к тому, что суббота – выходной день. Обычно в этот день, выполнив с утра дневной комплект дел, мчишься на остановку и, если очень повезет, заскакиваешь в рейсовый автобус, но чаще всего в очередной раз изучаешь кочки улицы 25-го Октября, проклиная мой одиннадцатый маршрут, про который есть такая романтичная песня…

…Каждый понедельник мы дружно собирались на летучки, где шёл «разбор полётов» и можно было узнать о себе много нового, неожиданного, иногда интересного. А потом в конце коридора на Горького, 15 любоваться шедеврами кубизма – красный квадрат означал, что мы творцы лучше некуда, ну а если схлопотали черный, то значит – дальше некуда. Судьба нашей «Молодёжной среды» развивалась стремительно. То, что раньше было недопустимо, вдруг хлынуло на экран, как нефть из пробуренной скважины. Секса в СССР, как известно, не было, но откуда-то вдруг объявились разом сексологи, психологи, сексопатологи, политологи. Им не терпелось заявить о себе, двери молодёжной программы были распахнуты для всего нового, но, по странному стечению обстоятельств, все они попадали почему-то в мои выпуски, в связи с чем мне немедленно приклеили ярлык «сексополитолог». Но он быстро с меня слетел, поскольку «Остапа понесло» дальше, и теперь уже разного рода целители и прорицатели всех калибров и мастей, как частицы адронного коллайдера, неслись в эфир, порываясь взорвать наше строго материалистическое представление о мире. Однажды к нам на эфир прибыл «народный целитель международной категории» со своим ассистентом. Познакомиться накануне поближе не получилось, и, выдохнув во время паузы – пока шёл смонтированный сюжет, мы с моим соведущим, тогда главным редактором газеты «Советская молодежь» Олегом Желтовским, настроились на экспромт. Это было время, когда мы, журналисты Иркутска и Иркутской области, были действительно солидарны, с удовольствием общались друг с другом и совместно работали. Очень скоро это безвозвратно ушло, но вспоминается с теплом в сердце. А экспромт запомнился на всю жизнь. Потому что целитель взял вдруг задеревеневшего ассистента, положил его как перекладину на спинки двух стульев, а сверху водрузил помощника режиссера Танюшку Шеметову. Ассистент застыл, как цемент, Танюшка стояла на нем, как на паркете, и я, пытаясь связать эту «пирамиду Хеопса» со званием «народный целитель», вдруг резко выпала в осадок и начала тихо сползать с кресла от хохота. Не в силах побороть себя, я видела из-под стола, как дёргался гусарский ус Олега, но он мужественно довел этот фрагмент передачи до конца, чем спас меня от неминуемого чёрного квадрата. Это Малевич благодаря ему стал известен на весь мир, а я бы наверняка узнала на летучке про себя много нелицеприятного.

…Дружили мы не только с коллегами, но и с комсомольцами, воплощая разного рода проекты. В сентябре 1991 года мы отправились с Володей Грабовским, обладателем редкой по тем временам видеокамеры, на съезд комсомола, который оказался последним. Это было захватывающе – в Кремлёвском Дворце съездов, который сам по себе ассоциировался с незыблемой силой КПСС, наблюдать, как её младший брат и сподвижник иссякает прямо на глазах, а главного апологета уходящего строя и ярого противника Бориса Ельцина Егора Лигачева История словно смахивает со сцены. Бурлил Кремлёвский Дворец съездов, бурлила жаждой перемен улица – и мы мчались снимать митинг в защиту Гдляна и Иванова, разоблачивших чудовищную коррупцию в верхних эшелонах партийной власти. Вечером из гостиницы «Россия», где жили делегаты и гости съезда, я позвонила Анастасии Ивановне Цветаевой. Сестра любимого поэта – Марины Цветаевой и дочь Ивана Владимировича Цветаева, создавшего любимый музей на Волхонке (Музей изобразительных искусств имени А.С. Пушкина), сама – автор книг и потрясающей судьбы, она многое могла рассказать моим зрителям. Анастасия Ивановна сразу согласилась, но предупредила, что утром уезжает в Переделкино, и если я смогу туда добраться, то готова дать интервью. Но у нас на утро была запланирована встреча. Добравшись до Дома Советов, мы ожидали у двери кабинета, на котором висел большой глянцевый плакат «Борис, ты не прав!». Нами он был расценён как здоровый юмор в контексте непримиримых политических дебатов, которые были в новинку после всегда единогласной КПСС. Но, в общем, плакат оказался во многом пророческим. Борис Николаевич Ельцин вошел стремительно, протянул руку и сразу занял собой все пространство. У меня было ощущение, что я стою перед глыбой, и моя ручонка утонула в ладони будущего президента России. Разговор растянулся на 40 минут, и ощущение, что я говорю с «настоящим буйным», запечатлелось навсегда – как слова, отлитые в граните. И может, потому всё, что происходило дальше в нашей истории, я воспринимала как личную трагедию. Наверное, лучше было поехать в Переделкино на встречу с Анастасией Цветаевой…

…А с Цветаевой я таки пообщалась, и не единожды. В Париже, куда меня занесла телевизионная судьба. Вместо того чтобы отправить в Бохан или Ербогачён, что было бы логично для провинциального журналиста, меня закинули прямо туда, к Эйфелевой башне. До сих пор удивляюсь, как мою «башню» не сорвало, потому что любые двери тогда открывались передо мной как по мановению волшебной палочки. Ну, согласитесь, позвонить из автомата дочери писателя Бориса Константиновича Зайцева, представиться: «Здравствуйте, я из Иркутска!» и получить приглашение на чай – это за гранью обычной реальности. «А вы не наша родственница?» – осторожно спросила меня Наталья Борисовна, обратив внимание на мою фамилию. «Как вы сюда добирались? – поинтересовался Андрей Владимирович, её муж. – Мы вначале были в Москве, – рассказала я, – снимали там в театре Михаила Чехова… – Да? Миша у нас бывал, прекрасный был человек…» Я едва не смахнула со стола фарфоровую чашку, а через день уже сидела в семейных архивах, рассматривала фотографии – вот Шаляпин, с автографом, Бунин, а вот и Цветаева Марина Ивановна, и Ариадна Эфрон, её дочь… Всё это отдельный разговор и отдельная тема. Но теперь я понимаю, что такое случается, когда человек пребывает « в потоке», то есть занимается тем, что ему по-настоящему интересно, максимально и естественно сконцентрировав на этом свои силы и мысли, – вот тогда они и становятся материальными.

… А начиналось всё так. После очередной «Молодёжной среды» к нам в редакцию пришел Игорь Ливант, затевавший грандиозный обменный проект. Блестящий знаток французского языка и культуры, он хотел сделать всё это ближе и нам. В Иркутск должна была приехать большая делегация французской молодежи, жаждущей испытать на себе прелести сибирского экстрима, а потом принять у себя представители славной иркутской молодежи. «Вы не хотите поехать с нами в Париж?» – полюбопытствовал автор затеи. «Вы ещё спрашиваете?!» Потом эта страница в жизни нашей молодежной редакции активно развивалась, сюда приезжали легендарные личности русской культурной эмиграции Никита Струве, Мария Розанова, в Иркутске открылся центр франкофонии – и всё это становилось достоянием наших зрителей. До сих пор помню, каким классным получился диалог атташе Сильви Дуано и Володи Демчикова о Владимире Высоцком и Жорже Брассансе. И, что бы там ни было, на иркутском телевизионном экране формировалась богатая культурная среда с нехилым IQ, и если редакция Любы Васильевой показала нам все творческие таланты Иркутска и Иркутской области, то наша, молодёжная, лезла со своими вопросами к учёным, теологам, культурологам, политологам. Я, например, не могу забыть, что те актуальные интервью, которые мы готовили к эфиру с профессором Виктором Дятловым, уже тогда показывали геополитический расклад в Азиатско-Тихоокеанском регионе, который мы имеем сегодня.

…Однажды Люба Васильева попросила меня записать интервью с юным дарованием. Мальчик прекрасный, хорошо говорит, на телевидении «обкатанный» – подготовила она меня. Я пришла в студию, где уже был выставлен рояль, дарование гуляло пальцами по клавишам, в сторонке сидела мама. Помню, что мы как-то обстоятельно, по-взрослому беседовали, я, стоя у рояля, как барышня давно ушедшего века, слушала классику. Теперь концерты маэстро я стараюсь не пропускать. Особенно когда Денис Мацуев играет Рахманинова.

… Своё телевидение мы делали жадно и с удовольствием. Пробовали новые темы и форматы. Для меня, например, самым любимым, а иногда даже целебным стал прямой эфир. Зайдя в студию с жаром в 38 градусов, заканчивала передачу с температурой 36,6. Мы первыми взялись готовить телемарафон «Фонда милосердия» – и это вообще был особенный кайф, когда на проекте работало немереное количество народу, и все были нужны и важны – от ведущего в кадре до техника. Недавно мне попался на глаза фильм о том, как снимали проект «Голос», он как раз об этом, об атмосфере всеобщей вовлеченности. Он вызвал много воспоминаний. А придя на юбилей ИГТРК, я попала, по-моему, как раз в ту ложу, из которой много лет назад мы вели наш первый и единственный телемост Иркутск–Токио–Канадзава с профи из телекомпании NHK Футами-сан, а снимавший нас из соседней ложи Миша Бялоус демонстрировал японским коллегам образцы операторского мастерства. Все разговоры в кадре – это был экспромт, хотя, конечно, в общих чертах темы оговаривались заранее. Во Дворце спорта мы сняли первую в Иркутске рекламу японской Тойоты, получилось здорово. В благодарность я получила премию в 100 рублей и игрушечную машинку с радиоуправлением для сына. С ней потом долго экспериментировал мой папа – запускал и смотрел, как она шпарила до конца улицы в родном Тайшете – явно быстрее его «Москвича».

…Однажды ко мне в редакцию привели самого крутого вора в законе. Глядя на меня из-под темных кругов – у него был цирроз, он возмущался несправедливостью: почему репутация отца не даёт жизни его сыну – он ведь мал, чтобы отвечать за чужие дела. А ещё он объяснял мне, что ситуация в криминальном мире – на грани, и как только сменятся авторитеты, у которых крепко сидит понятие «честь», наступит беспредел. Записать интервью с ним мы так и не собрались, а вскоре я узнала, что его расстреляли в упор. Дыхание этой неспокойной реальности ощущалось уже и у нас в студии, где нередко мы натыкались на автоматчиков, сопровождавших в туалет владельца банка, занимавшего площади, где раньше проходили наши летучки. Н-да, совсем недавно нам тут ставили чёрные квадраты. Теперь это была чёрная дыра наших средств. Мы всё время сидели без зарплаты, и ходили слухи, что наши деньги «крутили» на банковских счетах. «Терпите – мы выживаем», – вправляли нам мозги «эффективные менеджеры» и строили себе коттеджи на «поле чудес». «Ну, эти творцы!» – раздражённо восклицали в бухгалтерии на наши вопросы про наши деньги. Но реклама уже раззадорила аппетиты многих, а творчество становилось неактуальным. Дисковый телефон и печатная машинка, давно уже и всюду сданные в музей, по-прежнему оставались последним достижением науки и техники в нашей компании.

…Когда я ушла, табличка с моим именем на Горького,15 висела на кабинете ещё целый год. Каждый раз, забегая в гости в «свой» кабинет, я гадала: то ли студия не отпускает меня, то ли я студию. Я и ушла очень смешно – уволилась, а через два дня у меня был прямой эфир. Подменить меня было некому, и я его провела…

Светлана Переломова: Вишня в коньяке

 Люблю вишню в коньяке. Потому что: а) она вкусная; б) в конфетах этих сочетается сладость ягоды и горечь коньяка, как в жизни переплетаются радость и печаль. И в) она напоминает о прекрасном времени моей жизни – начале настоящей любви. Пусть простят меня невольные участники этой истории Лена, Оля и Алексей – разрушались семьи, и всем было больно от этого. Но любовь включает в себя и боль, правда ведь? Боль, которую надо принять и переплавить в себе. Остальное – фон.

 И вот на этом фоне в конце 1996 года на областном ТВ задумали передачу о здоровье, меня пригласили её создавать в качестве редактора. Из аналогов на Центральном ТВ шла достаточно допотопная программа «Здоровье», так что ориентироваться нам особо было не на кого. Ведущим пригласили Владимира Михайловича Селивёрстова, главного врача Областной детской больницы. Попадание было точным – Селивёрстов стал таким прообразом, на который ориентируются и до сих пор. Очень похож на него, например, Геннадий Малахов, сегодняшний символ телеврача. И вообще, наша передача «Домашний доктор», так же, как и многие провинциальные программы – частенько это замечаю, становятся для центральных каналов источником, из которого легко заимствуются идеи, образы, стилистика, приёмы. Ну, да и ладно! Владимир Михайлович, Царствие ему Небесное, был дружелюбным, сердобольным и очень занятым человеком. Поэтому все тексты, подводки к сюжетам, которые он произносил в кадре, придумывать приходилось мне – бывало, мы спорили и ругались даже, потому что ну не могли совпадать наши точки зрения по определению. Это уже потом, когда Владимир Михайлович окончательно устал, и я сама стала вести «Домашний доктор», спорить мне оставалось только с режиссёром программы Галиной Александровной Гроссман, которая, впрочем, всегда отличалась редкой терпеливостью и великодушием. Ну а тогда, поначалу, всё, что касалось ответов на вопросы телезрителей, сугубо специфической, медицинской части, – тут уж доктор справлялся сам. Письма приходили мешками – без преувеличения, зрители очень пиететно относились к Селивёрстову, некоторым из них действительно удавалось помочь – и не только советом.

 Творческое объединение «Комментатор», в рамках которого создавался «Домашний доктор», в середине 90-х жило очень плодотворной жизнью, в эфир выходила масса программ. Любимое зрителями и, что немаловажным становилось в то время, рекламодателями «Свидание» с ведущей Людмилой Шпрах и режиссёром Ириной Брекен. «Сибирский сад» делали Александр Зонов с режиссёром Людмилой Чухонцевой. Причём, думаю, они, в отличие от многих из нас, смогли бы выжить, если бы им совсем перестали платить зарплату, угроза чего в 90-е была реальной: огородники просто боготворили их и голодной смертью умереть бы не позволили. Полезной не только для зрителей, но и для своих создателей, и для руководства ИГТРК была программа «Я, ты и ГАИ», которая пользовалась в те времена просто чудовищной популярностью. Передача «Инспектор. Хроника происшествий» стала прототипом многих криминальных программ, так любимых сегодня федеральными каналами. Тогда ведь ничего подобного вокруг не было! Вёл её Сергей Марфицын. Короткой, но яркой была жизнь передачи «За и против» с Сергеем Кулыгиным. Потом появилось «Иркутское время» с Натальей Кичигиной и Галиной Маркиной. Ну и масса разных диалогов в прямом эфире – тогда это умели делать только на областном ТВ.

 Я пришла на ИГТРК после Восточно-Сибирского книжного издательства. Там я редактировала книги. И зарплату частенько получала – тоже книгами. Но в те годы работать по специальности, а тем более – рядом с такими людьми, было большим счастьем. Как, впрочем, и на областном телевидении, где тогда жива и авторитетна была ещё старая школа, и многому можно было научиться у коллег. Редактор программы или её автор работал – обязательно! – с режиссёром. И это было здорово! Режиссёр отвечал за «картинку», следил за кассетами, объяснял оператору сверхзадачу, да и просто задачу, сидел за пультом во время прямых эфиров и записей в студии. А ещё ведь работали звукорежиссёры. Тогда на ИГТРК был огромный звуковой архив на плёнке. И на монтаж передачи приглашался звукарь, как их сокращённо называли, и его просили подобрать музыку к тому, и тому, и тому ещё сюжету. Он шёл в это хранилище звуков, рылся там какое-то время, искал. Сейчас, наверное, всё уже переведено в цифровой формат и засунуто в компьютеры. А тогда компьютеры многим казались реальными врагами творчества, вдохновения. Их боялись, осваивать не хотели. Выгородки для передач делались вручную, ну, то есть задники не были компьютерными, как сейчас. То, что находилось за спиной ведущего, выпиливалось, склеивалось и красилось в специальном постановочном цехе. Там работали разные люди, в том числе и странно талантливые. Такие как Боря Архипкин, его тоже нет уже с нами. Ходил он в одном и том же пальто, с большим перстнем и рассуждал парадоксально. С удовольствием дарил всем маленькую книжицу, она помещалась на ладони и называлась «Яблоко из двух» – это были его стихи. Над тем, как всё должно выглядеть, работал художник. Главное место в его просторном светлом кабинете, куда потом поместился коллектив целого «Курьера», занимали причудливо инкрустированные бутылки. Тексты сценарных планов наших программ мы носили на печать машинистке Люде, она печатала их в трёх экземплярах: один несли на подпись руководству, другой оставляли себе. А третий куда? Не помню. Многого не помню уже, работа на телевидении – это масса разных людей и событий, открытий, курьёзов – память бережёт от перегруза. Но кое-что выплывает.

 Однажды для программы «Домашний доктор» нашей съёмочной группе надо было взять интервью у главного врача психонаркодиспансера. Тогда им был Виктор Иванович Москаленко. Вот, когда говорят: Гагарина, 6 – это имеют в виду клиники медуниверситета, они во дворе. А с улицы Сундарева – тот диспансер, о котором речь. Я не знала, где искать главврача. Никакой справочной. Идём с режиссёром и оператором по лестнице – узенькое окошко на втором этаже. Стучусь. Открывают. Я говорю: «Мне нужен Виктор Иванович Москаленко». «Мужчины лежат на третьем этаже!», – раздражённо отвечает санитарка. И надо же, в самом деле, – главврача мы нашли в результате именно на третьем этаже! Правда, он не лежал, а царственно восседал за своим главврачовским столом. А однажды я видела, как начинает биться человеческое сердце. Мы снимали сюжет в кардиохирургии областной больницы, полостную операцию делал Юрий Всеволодович Желтовский. Это была девочка лет 9, ей сделали разрез, тельце охладили и остановили сердце – чтобы подремонтировать. А потом, когда всё необходимое было сделано, сердце запустили – и оно ожило! До сих пор слёзы на глазах, когда этот момент вспоминаю...

 Те, кто делал телепередачи, базировались в двух основных местах. Первое называлось Комитет, или «На Горького», – имелось в виду здание на Горького, 15, где у нас были кабинеты со столами, где проходили планёрки. Второе место – Студия, или Вышка, где мы монтировали программы, записывали их в павильоне или выходили в прямой эфир. Весной всё вокруг студии благоухало – там росли яблони и сирень. Так же и любовь в моей душе – она цвела. Цветёт и теперь. И, Слава Богу, крепнет. Мы поженились. Потом повенчались. Занимаемся любимым делом, ссоримся–миримся. Пишем песни – музыку, стихи – и поём. Точнее, поёт, в основном, Андрей, а я подпеваю. Два диска выпустили, готовим третий.

 Когда нас пригласили на юбилей ИГРТК – 55 лет в эфире, мы, конечно, обрадовались. Андрей работал там с 1989 года, создал программу «Курьер», стал её первым главным редактором. А после «Приангарья» выходить в новом формате было очень нелегко. Новости снимали на киноплёнку – это вам не то что оцифровать кассету и монтировать на компьютере. И даже не на плёнке делать склейки. Это значит: нужно снять сюжет, а потом плёнку проявить – ну, это как фотоснимки раньше проявляли, только видео. А может ведь ещё оказаться, что снято в браке. А натура ушла, время ушло. Машин не было, мобильных камер, на которые можно снимать с плеча, – тоже. О мобильных телефонах и не говорю. Но ничего – справились! «Курьер» просуществовал приличное количество лет, теперь это «Вести-Иркутск». Потом мой муж создал творческое объединение «Комментатор», то самое, где делалась куча программ. И этот опыт помогал дальше, когда он работал собственным корреспондентом «Вестей» у нас в регионе: какое-то время он был единственным представителем центральных СМИ в Иркутской области. В телекомпании «Город» – отдельное мерси Юрию Викторовичу Якубовскому – Андрею посчастливилось делать авторские программы в таком виде, в каком он хотел, и в таком качестве, которым он доволен до сих пор. Это были «В кулуарах», «Всё просто», «Перекрёсток», «Во-первых», «Братья по разуму». И то, что в праздничной программе, посвящённой юбилею ИГТРК, ни слова не сказали о 90-х, будто вообще их не существовало в истории областного телевидения и радио, нас удивило. Но не расстроило. Потому что мы-то помним! Движуху тех лет, творческую суету помним, неудачи, удовлетворение от сделанного и… вишню в коньяке. Спасибо всем!