Река по имени Время

Осенью этого года вышла книга Игоря Широбокова "Река по имени время", в ней он собрал свои публикации за 8 лет редактирования газеты "Мои года". Мы публикуем сегодня заключительные страницы книги... Чем интересен для нас Игорь Иннокентьевич? В первую очередь - своими воспоминаниями о пребывании во власти. Мы продолжаем копаться в особенностях существования региональных элит. А Широбокова с полным правом можно отнести к этой когорте.

Да, он профессиональный журналист и работал собственным корреспондентом газеты "Комсомольская правда", а потом - газеты ЦК КПСС "Социалистическая индустрия" по Иркутской области и Якутской АССР. Но в 1990 году его избрали народным депутатом РСФСР по 40 национально-территориальному округу. Он активно участвовал в создании Закона "О Байкале", и, более того, считается одним из авторов этого закона. В октябре 1991 года его назначили Полномочным представителем Президента страны в Иркутской области, при этом в 1996 году ему объявлена благодарность Бориса Ельцина. В августе 1997 года Игорь Широбоков ушел в отставку по собственному желанию...

Книги Игоря Широбокова можно приобрести в "Книжной лавке" в 130 квартале, в издательстве "Востсибкнига" (тел. 7-3952-330518), а также в магазинах "Продалитъ".

 …Память действует избирательно, но трудно понять, почему в непрерывном потоке жизни она высвечивает одни эпизоды и затушевывает другие, не менее значимые.
 
 Запомнился Жириновский – тогда еще худощавый и никому не известный лидер неизвестной партии. Он был гостем съезда, но в зале почти не появлялся, развлекая журналистов в фойе. Для пишущей и снимающей братии он был находкой: слушать многочасовые рутинные дебаты было настоящей пыткой, а тут Владимир Вольфович даёт бесплатное представление... Либеральный лидер нашёл самый короткий путь к известности: журналисты буквально корчились и плакали от смеха вокруг него, а что-то из перлов потешного гостя съезда стало попадать в ежедневные телевизионные и газетные обзоры. Так начал лепиться нынешний образ самого экзотического российского политика...
 
 Врезался в память депутат Челноков. Он был из московской команды «Демроссии» и выделялся из всех выбритым дынеобразным черепом, а также необузданным темпераментом и настырностью. Как только в зале начинало попахивать скандалом или возможностью его, агрессивный череп выпрыгивал из рядов, как поплавок, и уже маячил у микрофона или мчался к трибуне кого-нибудь с нее стаскивать, а то и просто подраться. На первых съездах он прослыл ярым антикоммунистом, а потом неожиданно стал едва ли не рупором коммунистов и с той же прыткостью нападал на демократов. Но, несмотря на свою экстравагантность, Челноков был не одинок, челноковщина расцвела буйным цветом, когда Верховный Совет возглавил Руслан Хасбулатов. Тот умел разделять и властвовать, приближать к себе снисходительной лестью или уничтожать высокомерной язвительностью...

Запомнился и один праздничный день, когда съезд проголосовал за новое название страны. Аббревиатура РСФСР уже не соответствовала реалиям дня, и съезд постановил: быть России! Это был первый и последний случай, когда коммунисты и демократы обнимались, радуясь за свою державу, получившую достойное имя. Увы, на следующее утро очухались автономные республики и устроили бойкот (Россия пугала их «имперским» названием). Они и добились поправки: отныне официальное название страны – Российская Федерация.

Если кто не узнал - будущий генпрокурор Юрий Чайка

 
Надо вспомнить и о путчах, они вошли в историю, без них судьба России могла бы сложиться по-иному. Оба раза я не попадал в эпицентр событий. И в августе девяносто первого, и в октябре девяносто третьего находился в отпуске (потом даже побаивался отлучаться на отдых – а вдруг опять «запучит», чем чёрт не шутит!..)
 
Девятнадцатого августа на Аршане (курортный поселок в Бурятии) выдалась необычная для окончания лета жара. И выдалась необычная для этих мест рыбалка. Хариуз клевал как сумасшедший в порожистой Кынгарге, где я раньше и человека с удочкой не встречал. Пошли со знакомым на авось, а наловили целый таз рыбы. А к вечеру обрушился ливень со штормовым ветром, мы едва добрались до дому, промокнув до нитки. Электричество отключили, вечер коротали при керосиновых лампах. Утром двадцатого прибежала соседка: «Переворот в Москве! Гляньте телевизор!..» Глянули. Крутят «Лебединое озеро»… застывшие лица путчистов с дрожащими руками... Жутко. Надо как-то возвращаться в Иркутск. И тут, как на грех, перед выездом из двора, где мы жили в избушке друга, два «КамАЗа» ссыпали гравий. Пока расчищали лопатами проезд, день прошёл. Выехать удалось только двадцать первого. Я гнал свою «Ниву» и гадал: где арестуют – у поста ГАИ на въезде в город или дома? То, что прежде всего возьмутся за российских депутатов, сомнений не вызывало. Не остановили, не арестовали. В городе первым делом – к Ножикову. Приемная забита взбудораженными «демократами». Телефоны работают как ни в чём не бывало.
 
– Юрий Абрамович, как обстановка? Я в Вашем распоряжении.
 
– Обстановка... Балаган какой-то. Областной ГКЧП я создавать отказался, передал Указы Ельцина по радио. Исполком на стороне президента. КГБ – в боевой стойке, они и заварили эту кашу. Военный округ ждёт распоряжений, но против гражданского населения выступать не будет. У нас терпимо, справимся. А ты поезжай-ка в Москву, там надо помогать президенту.
 
... Улицы на подступах к Белому дому еще перекрыты для транспорта. Я иду по набережной, но кажется, что пробираюсь через знакомые кадры кинохроники в день Победы. Такого ликования я не видел и, наверное, уже не увижу. По дороге меня десятки раз расцеловали незнакомые люди. Слезы счастья на лицах, смех, песни... Чуть досадно – я гость на этом празднике победы, я не был на баррикадах... Зайти в знакомый подъезд не успеваю: выскакивают ребята из фракции «Смена».
 
– Кто свободен? Толпа на Лубянке начинает громить КГБ!..
 
Вскакиваем в военные грузовики и несемся к площади Дзержинского. В кузове почему-то нет скамеек, ехать приходится на корточках, держась друг за друга и сваливаясь в кучу малу на крутых поворотах... На площади настроение воинственное: уже накинута верёвка на памятник Железному Феликсу, кто-то призывает сейчас же брать штурмом здание КГБ. Убеждаем толпу не горячиться: многотонный памятник закреплён над станцией метро, и если свалить его, то могут обрушиться перекрытия и пострадают люди... Уговоры действуют слабо, люди опьянены легко доставшейся победой и рвутся добить ослабевшего врага, перед которым всю жизнь трепетали. Несколько остудил страсти Гавриил Попов, тогда мэр Москвы.
 
– Мне понятен ваш пыл, – сказал он. – Но опыт всех восстаний и революций показывает, что первыми бросаются громить тайную полицию и контрразведку их секретные агенты – чтобы уничтожить изобличающие документы. Не поддавайтесь провокаторам, присмотритесь, кто кричит громче всех...
 
Крикуны попритихли. Штурм здания не состоялся. А вот памятник ночью всё же снесли, правда, со всеми предосторожностями, консультируясь со специалистами. Толпа жаждала не только зрелищ, но и жертв...

Конец августа девяносто первого. Путч провалился. Я в своем кабинете на восьмом этаже Белого дома. В Комиссии дела складываются неплохо, законы продвигаются, я осваиваюсь в Москве – работать здесь предстоит еще четыре года. Но человек предполагает, а... Только что заказал машину ехать в аэропорт встречать жену с сыном, они перебираются ко мне на время депутатства. Звонок поймал меня уже на выходе, у дверей. Администрация Президента, просят срочно зайти (тогда Ельцин располагался тут же, в здании Верховного Совета). Как обухом по голове – предложение возвращаться в Иркутск Представителем Президента.
 
Лестно, конечно, но делаю робкие попытки отбиться.
 
– У меня же нет опыта административной работы...
 
– Очень хорошо. Такой опыт был бы даже вреден.
 
– Я не юрист, не экономист...
 
– Неважно.
 
– Есть другие, более подходящие депутаты (называю навскидку своих коллег из области, которые поддерживали демократические реформы: Алексеева, Закопырина, Полещука, Хорошилова, Кондобаева...).
 
– Рекомендацию учтём, но пока остановились на Вас. Обстановку в стране знаете, долго раздумывать некогда. Согласны?
 
– Да.
 
 Обстановку я знаю, время едва ли не военное. Союз рушится, республики разбегаются, коммунисты грозят реваншем, кругом разруха и анархия...
 
 Приезжаю в Домодедово и объявляю своим о неожиданной рокировке: они – в Москву, а мне – собираться обратно...
 
 Еще с месяц длились проверки-перепроверки и согласования, а в октябре был подписан Указ о назначении.

Владимир Яковенко
 

В Иркутск я вернулся, словно в другой город. Нет, улицы остались прежними, но политический окрас изменился неузнаваемо. Появились незнакомые и очень влиятельные предприниматели, депутатские группы, чиновники, а знакомые всему городу правдолюбцы-демократы кучковались теперь под красными флагами. Я не ждал теплого приёма от партийных функционеров, а вот настороженно-отчужденное отношение администрации Ножикова и бывших соратников по демократическому лагерю, не скрою, удручало. Свой среди чужих, чужой среди своих... Позднее я узнал, что Юрий Абрамович настойчиво рекомендовал Администрации Президента свои кандидатуры из «демократов», активно поддержавших его во время путча. Выходит, из-за меня Ножиков не смог выполнить свои обязательства перед людьми, а у тех, в свою очередь, не состоялись карьерные устремления. Но разбираться в симпатиях-антипатиях, как это любят делать девушки, было некогда – предстояло срочно налаживать работу структуры, которой доселе не было в России, начинать с нуля, с чистого листа.
 
 Первым делом предстояло получить служебное помещение и связь. С этим особых проблем не возникло: по настоянию Москвы нас, представителей, сделали преемниками первых секретарей, и я получил соответствующий кабинет со всеми потрохами. Следующая задача – кадры. Исходя из функциональных обязанностей, мне предстояло добиваться соответствия законодательных и нормотворческих актов областных властей российскому законодательству, Конституции и Указам Президента. Стало быть, необходим юридический блок. Нужно было постоянно отслеживать и анализировать экономические процессы, ход реформы. Отсюда еще один блок – экономический. Наконец, надлежало координировать работу правоохранительных органов и силовых структур. Это силовой блок. Вычертив такой функциональный механизм, «трёхцилиндровый» двигатель, осталось лишь подобрать специалистов. Может возникнуть вопрос: а где же четвёртый «цилиндр», то бишь политическое направление, ведь фигура Представителя рассматривалась как прежде всего политическая? Отвечу так. Самодостаточной я её не считал и определял для себя политику как искусство возможного, как результат слаженных действий первых трёх направлений. Немаловажно и то, что в штатном расписании предусматривалось только три специалиста-эксперта.

 Увы, полномочия представителей президента, прописанные в специальном «Положении», были куцыми, как хвост воробья. Мы не имели права «отдавать распоряжения, обязательные для исполнения на территории», не имели права «вмешиваться в деятельность исполнительных и законодательных органов власти», зато могли вволю протестовать и возражать (а захотят ли к этим воплям прислушиваться, Администрацию Президента не волновало). Всякая власть действует тремя рычагами: административным, кадровым, финансовым, и отсутствие хотя бы одного останавливает весь механизм. У нас в руках не имелось ничего, за исключением удостоверения и телефона правительственной связи, то есть мы были безвластны, кто бы что ни говорил. Правда, в «Положении» выделялась одна обязывающая строчка — «координирует деятельность правоохранительных органов и силовых структур», — но в ней было заложено изрядное лукавство. Функции координации с соответствующими полномочиями возлагались на прокуратуру, и она не собиралась от них отказываться. К тому же в ведомственных инструкциях соответствующих министерств напрочь отсутствовало какое-либо упоминание о представителях президента…

 Работать нам пришлось в пору острого политического противостояния. На каждом съезде народных депутатов ставился вопрос «О ликвидации института представителей президента» – и решение принималось. Выйдя на перерыв в курилку, мы благодарили своих коллег: «Спасибо, хоть не физически ликвидировали…». Наши оппоненты «шуткой на шутку» отвечали: «Ничего, придёт время и для физической…». Мы почему-то служили очень сильным раздражителем. По действующей Конституции, президент имел право создавать свои структуры, поэтому решения съездов были заведомо неправомочными, но депутатам был ненавистен сам президент, и они продолжали отыгрываться на нас. По принципу — «не догоню, так хоть согреюсь». Областной Совет народных депутатов, по численности едва ли не равный нынешней Государственной Думе, принимал решение съезда к исполнению. Обычно являлась делегация, деловито осматривала помещение и распоряжалась: «Мебель вынести, телефоны отключить, двери опломбировать!». Но здание принадлежало областной администрации, а Ножиков не хотел ссориться с президентом – и страсти понемногу угасали… Впрочем, у Юрия Абрамовича не всегда были безоблачные отношения с Кремлем, тогда тучи сгущались не на шутку. Назрел момент, когда я пошел проситься на постой в штаб Воздушной армии. К счастью, до такого политического убежища под военной крышей дело всё же не дошло.
Лихие девяностые стали олицетворением правового беспредела и бандитского присвоения государственной собственности. Препятствовать этому было неимоверно тяжело. Лёгкая нажива вдруг породнила и бандитов, и чиновников, и правоохранителей. В те времена все хозяйственные и финансовые вопросы в области решал Яковенко, фактически являясь председателем правительства, а Ножиков был фигурой политической, то бишь губернатором.

 С Владимиром Кузьмичом у нас были принципиально разные и непримиримые позиции по АО «Лензолото» и освоению месторождения рудного золота «Сухой Лог», по созданию АО «Финпром», по строительству аэропорта «Иркутск — новый», по перепрофилированию Байкальского ЦБК и ряду других вопросов, которые сегодня уже не припомнить.
 
 К примеру, приватизация «Лензолота» проводилась с прицелом на освоение крупнейшего в России месторождения «Сухой Лог». При этом был допущен целый букет нарушений: регистрировалось закрытое акционерное общество, а не открытое, как предписывалось законодательством, коллектив из приватизации исключался, область тоже оставалась в стороне, зато появлялся равноправный акционер в лице австралийской фирмы «Стар технолоджи лимитед», зарегистрированной в оффшорной зоне на каких-то островах… Битва была нешуточной. Мы добивались, чтобы освоение Сухого Лога проводилось силами российских инвесторов и на законных основаниях. Яковенко поддерживал «Лензолото» и «Стар». Кстати, время прошло, а капиталы австралийской фирмы так и не дошли до Бодайбинского района. Да и «был ли мальчик»?
 
Еще одно любимое детище Кузьмича — АО «Финпром». Полное название: «Государственная финансово-промышленная компания». Тонкость здесь в том, что «государственная» заведена в кавычки. А создано акционерное общество, чтобы аккумулировать финансовые средства и другие ресурсы в интересах области. Привлекаются государственные средства. Но — в акционерное общество. Но — государственное лишь в кавычках… Текли сюда сотни миллионов бюджетных средств, областное имущество и так далее.

 Если дела в области складывались неплохо, то это заслуга мудрого руководства, если не ладились — происки Москвы. Я же представлял в области Кремль — со всеми вытекающими отсюда последствиями…
 
 Ладно, политические маневры понять можно, без них порой не обойтись. Но когда противостояние становится устойчивой потребностью, когда часть целого провоцирует цепную реакцию распада — это уже опасно. А такие симптомы в областной администрации стали проявляться все чаще. Приведу один эпизод, говорящий о многом.
 
 Я был по должности назначен членом Военного Совета Забайкальского пограничного округа. Штаб располагался в Чите, а охраняемая граница растянулась почти на четыре тысячи километров – от Благовещенска до Барнаула. Отношения с соседями — Китаем и Монголией — в новых экономических и политических условиях выстраивались непросто, требовали иных подходов. Проблем у пограничников хватало. Командующий округом Виктор Петрович Войтенко при наших встречах недоумевал: «Вот ведь какой парадокс получается. Вы у нас единственный гражданский Член Военного Совета, и как раз с вашей Иркутской администрацией мы не можем найти общего языка. Я даже с губернатором встретиться не могу. Другие президенты и губернаторы сами ищут встречи, а тут… как сопредельное недружественное государство… Тяжко Вам там приходится, представляю…».
 
 Пограничники обслуживали в области международные рейсы в двух аэропортах и на железной дороге. Помощи — никакой. Назревал даже вопрос, чтобы снять пограничный контроль и тем самым закрыть международные рейсы через Иркутск. Но запугать команду губернатора и такой мрачной перспективой не удавалось. «Пусть попробуют! Пусть только сунутся!» — звучало в ответ на мои увещевания. Как будто речь шла о неприятельских войсках. И — никаких встреч с командующим. Генерал-лейтенант Войтенко так и не переступил губернаторского порога.
 
 Соседние области брали шефство над пограничными заставами, помогали их отстраивать и обустраивать, готовили для мальчишек в зеленых фуражках концерты и продуктовые посылки. В 300 километрах от Иркутска расположилась застава в Мондах. В советские времена через этот пограничный переход бесконечным потоком шли из Монголии фуры со скотом — маршрут кратчайший и отработанный. А еще Монды открывали заманчивую перспективу для развития туризма. Маршрут «Озеро Байкал — Озеро Хубсугул» через богатую минеральными источниками Тункинскую долину мог привлечь немало отечественных и зарубежных туристов. Но пограничный переход не имел элементарных условий, там и пограничникам приходилось несладко на пронизываемом ветрами высокогорье, а о туристах и говорить нечего. «Интурист» брался решить эту задачу и построить все необходимое, от области только требовалось выделить деляну для заготовки леса. Как и следовало ожидать, эта вовсе не обременительная схема помощи была с негодованием отвергнута. Возможно, только потому, что исходила от меня…
 
 Вскоре наступила и кульминация. Самолет командующего приземлился в аэропорту, а губернатор в очередной раз под благовидными предлогами уклонился от встречи. Тогда я быстро организовал поездку в Монды журналистов, Театра пантомимы при «Байкальском клубе» и нескольких женщин из Комитета солдатских матерей. Это был первый шаг к установлению шефства над заставой. И первый блин не вышел комом – поездка, по общему признанию, удалась.
 
 Но оценка администрации была другой. По возвращении я был затребован к губернатору. Срочно, немедленно, едва ли не под конвоем. Разнос был показательным, при заместителях. Юрий Абрамович не говорил, а кричал, что не позволит… что он знает, как обделываются такие дела… что он будет привлекать меня к уголовной ответственности… За что? За какие «дела»? Понять было невозможно. Тут явно присутствовала какая-то подоплека, искажённая информация, поданная «ближайшим окружением», — истинных причин происходящего абсурда я так и не уяснил. Но кульминация заключалась не в угрозах и обвинениях, а в реплике, которую произнёс заместитель губернатора В. Баландин, отвечавший за правоохранительный блок и работу с армией. Когда я стал говорить какие-то банальности, что мы все живем в России и охрана её границ наша общая забота, вот тогда-то Баландин и произнёс под молчаливое согласие собравшихся: «Мы не в России живём. Мы живём в Иркутской области».
 
 Страшные слова. Это начиналась «чеченизация» сознания, распад страны. Не какой-то бомж на рынке высказался, а заместитель губернатора, в кабинете губернатора. Это был и приговор Ельцину, расписавшемуся в бессилии остановить безудержную «суверенизацию» регионов. Да и мне — как его представителю…

 Двойные стандарты становились правилом поведения. Скажем, выходит Указ о присвоении представителю президента классного чина Действительного государственного советника 3 класса. С ума свихнуться — такая величина. В табели о рангах этот чин соответствует званию генерала армии или адмирала флота. А следом идет указание, по которому без согласования с Москвой я не могу принять на работу или уволить даже секретаршу. И мне отныне надлежит вести переписку и обращаться только в соответствующее управление Администрации Президента. Но тогда бы и название должности изменить: представитель управления… Отныне какая-то девчушка в сером здании на Старой площади будет сортировать мои сообщения , решая, что из них включать в обзор для начальства, а что выбросить в корзину… А ведь в Москву летели не конфетные фантики — в письмах и шифротелеграммах заключались человеческие судьбы, кричащие проблемы, совершенно секретные сведения об армейских частях и оборонном потенциале…
 
 В очередной раз появившись в Москве весной 97 года, я всё это и выложил начальнику нашего управления в Администрации Президента Антону Федорову. Отношения у нас были не только формальными, как-никак оба были депутатами, начинали вместе тянуть лямку представителей. Франтоватый Антон, раскуривая неизменную трубку, спокойно произнёс:
 
 — Невозможно работать — не работай. Пиши заявление.
 
 — Ну и напишу!
 
 — Ну и пиши!..
 
Заявление написал, не особенно огорчаясь. И соображая задним числом, что меня выманили на него, как пескаря на крючок с наживкой. Видать, достал я там всех своим недовольством и своеволием. Как говорится: «была без радости любовь — разлука будет без печали…».
Так закончился мой поход во власть. И я не считаю его какой-то вершиной в карьере и судьбе. Чиновник из меня не получился. Гораздо интереснее были мне семидесятые–восьмидесятые годы, когда был журналистом. Гораздо ближе и роднее пятидесятые–шестидесятые, согретые солнечным лучиком детства.

В центре - автор книги Игорь Широбоков

Потом были два года канцелярской по сути и занудной по существу работы в «Иркутскэнерго». И, наконец, с 2006 года по 2014 мне довелось редактировать газету «Мои года». Вроде бы читателям она нравилась, и тираж неуклонно подрастал, но грянул украинский майдан, Крым, Донбасс, и моя позиция перестала устраивать хозяина газеты. Я не разделял «либеральные» ценности нашей оппозиции, и потому газету пришлось оставить. Отныне я «чистый пенсионер». Отвоевался…

Вот так и проходит жизнь. Нет, не ветерком по полю ржи, а в такой разной и непредсказуемой реке Времени, где случаются и стремительные перекаты, и глубокие омуты, где течение бьёт тебя о разные берега, но несёт вперёд, не зная обратного пути. Я ни о чём не жалею.